– А ты не разглядел, кто это был? – спросил отец.
Но малыш покачал головой и боязливо покосился на дверь, словно опасался, что на пороге внезапно окажется тот, кто его напугал.
– По-моему, это была девушка, цыганка! У нее была красно-желтая юбка, ожерелье из монеток и черные ноги.
Родители обратились в полицию, но и это оказалось бесполезным. Луи-Доминика так и не нашли. Скорее всего мальчика действительно украли цыгане, стоявшие табором у ворот Парижа. Мать плакала, отец старался не показывать своего огорчения, а младшие братья понемногу начали забывать старшего. Так продолжалось до того зимнего дня в начале 1709 года, когда дядя Тантон, который жил в Руане, совершенно случайно обнаружил племянника трясущимся в лихорадке на больничной койке.
Он немедленно забрал Луи-Доминика к себе домой, принялся заботливо ухаживать за ним, а когда тот выздоровел, торжественно привез его на улицу Ла-Фонтен-де-л'Эшоде, и можно себе представить, как их там встретили.
Тем не менее, когда радость от встречи немного утихла, папаша Картуш в присутствии своего первенца начал испытывать какую-то неловкость. Он перестал его узнавать. Конечно, мальчик вырос, из шумного непоседливого подростка он превратился во взрослого парня, но при этом он еще и сделался каким-то молчаливым, отчужденным… Цыгане развили его прирожденные ловкость и проворство до невероятной степени, и это даже внушало беспокойство: ни к чему такие способности ученику бочара. Потому что папаша Картуш, само собой разумеется, считал вполне естественным, чтобы сын работал вместе с ним. Луи-Доминик не стал спорить. Он взял в руки молоток, обвязался кожаным фартуком и принялся за работу. Но он никогда не пел, а в глазах отца бочар, который не поет за работой, не мог считаться настоящим бочаром. Раз не поет, значит, у него душа к делу не лежит.
Луи-Доминик действительно мало разговаривал, но смотрел вокруг во все глаза. И чаще всего он смотрел на красивую девушку, которая по утрам и по вечерам проходила мимо его мастерской. Он знал о ней совсем немного: она жила на той же улице, чуть повыше, звали ее Туанон, и была она белошвейкой. Говорили, что она работает на мадемуазель Амарант, знаменитую мастерицу, которая обшивает весь высший свет, и, если поглядеть на ее хорошенькие нижние юбки, на кружева, украшавшие вырез ее платья – пожалуй, для честной девушки слишком уж глубокий, – в этом невозможно было усомниться. Во всяком случае, Луи-Доминик нимало не сомневался. Но пока он довольствовался тем, что любовался ею, хотя… не только любовался издали, чуть более того…
