– Так, – говорю я Аркатову, – звони в «Никемед», они нам за прошлый месяц должны. Если до двадцатого не оплатят, снимем все их плакаты. На эти щиты у Вити, – я киваю на Вострякова, – очередь стоит. Потом все же свяжись с Радио-5, скинь им адреса самых дерьмовых щитов, пусть выбирают, если получится. И, в конце концов, поговори ты с Хвеженко, пора уже согласование получать.
По внутренней АТС звонит Марина:
– Там Маркин на линии.
– Давай. – Я жду, пока она переключает.
– Здорово, Гоги, – Маркин изображает грузинский акцент. – Наконец-то я до тебя дозвонился. Все по бабам, по блядям шляешься в рабочее время.
– По мужикам, – говорю я, – по бабам немодно.
– Ну да, ты же у нас продвинутый. Такая пидарская продвинутость.
– Я, между прочим, на совещании у Федосова сидел, телефон пришлось отключить.
– Сейчас-то хоть включил?
– Включил, включил. Ты чего хочешь, говори по существу.
– Да дельце одно есть.
– Ну-ну, – подбадриваю я собеседника, – что за дельце? Если, к примеру, хочешь подарок мне сделать, я сейчас продиктую реквизиты нашего офшора, скинешь лавэ туда, и порядок.
– Почти угадал, Гоги. Просто есть знакомые, которым надо деньжата разместить. Инвестировать, – тон собеседника становится чересчур пафосным.
– А люди-то нормальные или опять какой-нибудь Федя Крымский?
– Не волнуйся, не бандюки.
– Да ладно! Порядочные люди с такими уродами, как ты, не общаются.
– Ага, только такие ущербные, как ты.
– Ладно, – продолжать разговор в подобном ракурсе надоедает, – давай встретимся в понедельничек.
В дверь кабинета просовывается голова Марины:
– Вам по другой линии жена звонит.
– Все, Мара, – я становлюсь серьезным, – мне из мэрии звонят, не могу больше разговаривать, – и переключаюсь на жену.
Света говорит какие-то простые слова, пытается планировать выходные, распределить обязанности, дать поручения. Я отрешаюсь и слушаю ее монолог как фон, некую музыкальную заставку.
17:30. Офис. Из своей комнаты слышу, как хлопнула входная дверь и в контору вошла Бурзум. Я узнаю ее по звуку шагов, по шуршанию юбки, по еле слышному: «Привет, как дела». Бурзум входит в мой кабинет.
– Ты занят? – спрашивает она.
– Закрой дверь и иди сюда, – говорю я ей из-за стола.
Медленно, как бы недоверчиво, она приближается. Взгляд скользит по ее худой фигурке, затянутой в траурное японское платье, бледному, почти серому лицу, черным волосам.
– Где была? – сухо спрашиваю я.
– Сначала у клиентов, потом в типографию ездила, оригинал-макет возила. Верстка не шла, вот и проторчала там два часа.
