17:15. На пороге открытой двери стоит Света, такая маленькая и осунувшаяся, в своем детском розовом халатике, что я испытываю почти отеческую любовь и сострадание.
– Чего тебе надо? – она говорит тихо, но твердо.
– Давай поговорим, – я делаю шаг, чтобы пройти в квартиру.
– О чем?
– Хотел тебе все объяснить, да и просто соскучился.
– Не смеши меня.
– Можно, я войду?
– Зачем?
– Мне надо сказать…
– Если надо, то говори прямо здесь.
Я откашливаюсь, якобы собираясь с мыслями, хотя на самом деле голова пуста, как барабан, говорить ничего не хочется, я ощущаю апатию и похуизм относительно дальнейшего развития событий. Наконец, сконцентрировавшись, пытаясь спрятать безразличие за театральностью нервных жестов, я говорю:
– Ты рубишь с плеча, не разобравшись. Я уезжал в командировку, в Калугу и не мог позвонить. Мудак Аркатов должен был вас оповестить, но забыл. Теперь, из-за его идиотизма, ты возомнила невесть что и бросила меня. Я пытался дозвониться до тебя каждый день, не ехал лишь потому, что боялся не застать дома и быть обреченным выслушивать идиотские сентенции твоих родственников.
– Ты можешь рассказывать все что угодно и кому угодно. Я знаю тебя слишком хорошо, ты просто завис у какой-то очередной суки, обширялся и ничего несоображал. Прибереги этот детский лепет для своей мамочки, я на него не ведусь.
– А где Саша?
– Что это с тобой произошло, твой сын ведь давно тебя не интересует. Нам точно надо развестись, тогда ты больше будешь времени с ребенком проводить.
– Что ты несешь, – говорю я, а сам думаю: «Конечно, ты не хочешь разводиться, иначе разговор бы был иным. Ты просто ждешь, когда я бухнусь перед тобой на колени и примусь молить о прощении. С чистым сердцем ты прижмешь меня к себе, мы погрузим твои вещи в машину и поедем домой. На хуй мне это не надо. Развод так развод, сейчас попрощаюсь и уеду домой».
Я представляю реакцию моей жены и внезапно – ребенка. «И какого-то лохового мудака со временем он станет называть своим папой?!» Я опускаюсь на колени и обхватываю Светины ноги руками, на глазах появляются слезы, голос начинает предательски дрожать. «Нужное, желанное предательство», – отмечаю я про себя.
– Прости меня, Светка! Мы через столько прошли вместе, так много друг для друга значим. Конечно, я виноват, полный даун, что не позвонил тебе. В конце концов, я мог бы вовсе не ездить в Калугу, хуй с ними, с деньгами, – говорю это истерично, в полный голос, почти кричу. Неожиданно к нам подбегает ребенок.
