Вперед, гвардия! | страница 58
Без огней, крадучись, следя за белым буруном впереди-идущего, катера вытянулись цепочкой и устремились на север.
В эту ночь не спал ни один из офицеров. Все они или стояли около рулевых или, как Норкин, усевшись перед рубкой, всматривались в реку. Днепр — не Волга. Если там маячили огни бакенов, створов, го здесь нет ничего. Разве только случайно мелькнет перевальный столб, и снова ни одного знака, который показал бы фарватер. Вот и вглядывались все в реку, пытаясь найти под водой предательские мели и камни. Зашуршала вода с левого борта, выросли волны — катер шарахается вправо, уходит подальше от обнаруженной отмели.
Не сомкнули в эту ночь глаз и Наталья с Катей. Проводив последний катер, они решили идти в Киев. — Подождите, Наталья Прокофьевна. Сейчас машину организуем, — сказал Чернышев, вечно спешащий куда-то.
— Спасибо, Василий Никитич. Мы так дойдем.
— Ведь четырнадцать километров…
— Дойдем.
И они пошли. Камни мостовой еще хранили тепло, накопленное за день. Наталья с Катей шли не торопясь, понурив головы, каждая занятая своими думами.
Каким коротким оказалось счастье Натальи! Только месяц… «Медовый месяц», — грустно подумала она. За всё время замужества только один день и были вместе. В другие дни встречались поздним вечером, а чуть начинало светать — Ленчик уже уходил, чтобы поспеть к подъему. И все-таки она ни в чем не раскаивалась! Пусть мало побыли вместе, пусть разлучила война, — они нашли друг друга, узнали, что такое счастье. Только бы ничего не случилось с Ленчиком… Тоскливо было на душе, но в то же время и верила Наталья, что эта разлука — последнее испытание.
Иначе чувствовала себя Катя. Она шла по обочине дороги, и слезы текли по ее щекам. Даже проститься не подошел… Постеснялся… Действительно, кто она ему? Пе-пе-же. А вот она его, кажется, полюбила. Впервые в жизни полюбила…
Трудными для Кати были последние два года. Уехала она из дома с намерением помогать солдатам, облегчать их страдания и горячо взялась за дело. Её не смущали ни страшные гноящиеся раны, ни длинные бессонные ночи около постели капризного раненого. Но был у нее один недостаток, от которого она не смогла, да и не пыталась, избавиться. Ей всех было жалко, она полностью находилась во власти безрассудной жалости. Попросит у нее раненый наркотик—она знает, что его без разрешения врача давать нельзя, покачает отрицательно головой, но раненый взмолится и… она уступит. Потом кается, чтобы завтра всё это повторить снова. Жалость и сгубила ее, В госпитале, где она работала, лежал капитан-танкист. Лицо его было обезображено ожогами. Он говорил Кате о своей любви, уверял, что без нее и жизнь не в жизнь. Не помогло. Тогда танкист изменил тактику. Начал жаловаться на свое уродство, сетовал, что никогда ему, уроду, не видать счастья, не иметь своей семьи. Катя вступила с ним в спор, а потом, чтобы окончательно убедить его в противном, согласилась стать его женой. «Он любит меня, и я обязана скрасить его существование, — думала она и даже считала свой поступок маленьким подвигом. — Ведь он стал таким, защищая меня!»