Рассуждения его шли привычным путем: люди, с которыми он работал, должны прежде всего сказать свое слово о его виновности или невиновности, поддержать, и в первую очередь Мартинсон, на которого можно было надеяться.
Мартинсона в институте не оказалось: ему нездоровилось, и он работал дома. Даниил Романович позвонил ему. Старик сказал, что будет рад видеть своего коллегу.
Галактионов пошел пешком, надо было обдумать разговор. Удобно ли втягивать почтенного старца с мировым именем в эту неприятную историю?
Мысли потекли спокойнее.
Да, он приехал сюда не для того, чтобы преподавать свои взгляды, навязывать свои мысли, учить своим методам работы. Но ему не дают работать так, как он хочет! Требуют отказаться от своих взглядов, а результаты работы хотят забрать и эксплуатировать.
«Мораль и аморализм…» — вспомнил Галактионов слова До минака, сказанные на ученом совете. — Если это — ваша мораль, то что такое аморальность?»
Мартинсон жил один и все делал сам: убирал комнаты и ва рил обед. Он встретил Галактионова в старой запятнанной пижаме и в войлочных шлепанцах. На голове его было намотано полотенце, и он напоминал дервиша из восточных сказок — не хватало только редкой с прозеленью бородки.
— Головные боли мучают, коллега, — глухо пожаловался хо зяин и поморщился.
В темном углу зарычала собака.
— Иди сюда, Рекс!
Из угла лениво вышел огромный пес с печальными и нечисты ми глазами. Вокруг его туловища была толстая повязка из черной плотной материи.
— Тот самый, — сказал Мартинсон, поглаживая собаку по го лове. — Но опыт не совсем удачен.
Галактионов, присев на стул, наблюдал за собакой. Она, жалобно повизгивая, пыталась укусить себя за бока.
Даниил Романович знал, какой опыт сделал Мартинсон. Соба ке вставили искусственное сердце — из пластмассы, контакты аккумулятора, прибинтованного к туловищу, были выведены к зубам. Сердце ритмично сжималось и разжималось, гнало кровь. Собака жила пятый день после операции, но Мартинсон не совсем был доволен этим интересным опытом.
— Она долго не проживет, — сказал он, грустно глядя на собаку.
— Ее беспокоят боли, — заметил Галактионов, — а в осталь ном все, кажется, хорошо.
— Да, несомненно, боль в области сердца. Пластмасса ока залась груба, надо подбирать другую.
Вдруг Мартинсон отрывисто произнес, указав на дверь.
— Рекс, чужой!..
Пес оскалился, заворчал, взгляд слезливых глаз ожесточил ся, он побежал к двери, но скоро вэрнулся вялой походкой и забрался в темный угол.
