Для чего спасена? Для такой же жизни, полной позора и му чений, которой она предпочитает смерть?
Согласитесь, что это чрезмерно, по-инквизиторски жестоко — изломать, исковеркать человеку жизнь, оскорбить, опозорить, выпачкать его и, когда он после всех пережитых пыток предпочтет им смерть, лишить его права на это, вылечить и снова пытать».
Галактионов закрыл книгой лицо.
«Согласитесь…
Но неужели я поступил, как инквизитор? Неужели Доминак прав? Во время войны я работал в полевом госпитале, спас тысячи жизней, ощущал радость спасителя. И вот, оказывается, сейчас стал инквизитором! Кто же это написал, как попала ко мне эта книга?»
Он посмотрел на переплет и удивился: Горький! Не может быть! Это попали страницы из другой книги…
Даниил Романович внимательно перелистал книгу. Сомнений не оставалось-то слова Максима Горького. Странно: гуманист Горький так резко осудил не убийц, а тех, кто спас человеку жизнь, и осудил, как палачей — они казнили молодую рабыню при жизни, а когда она отравилась, спасли ее, чтобы опять казнить. «Ничего странного нет. То было давно. Я вернулся в эту жизнь, И, видимо, моя работа здесь не нужна, — думал Даниил Романович. — И Доминак по-своему прав. Но я работаю не для него. Поэтому Шельба тоже прав — надо найти согласие, чтобы продолжать опыты, работать до конгресса, а потом — домой».
Спать не хотелось. Он достал другую книгу и, так же не взглянув, кто ее автор, открыл наугад. Это оказались стихи.
Тот, с кем ты говоришь, — не тот, кто тебе нужен. Ты ищешь твердого слева, не зная, куда идти.
Верно! В этом огромном городе-муравейнике, кажется, есть хорошие люди, а человека, который бы поддержал, нет.
А тот, кто ищет тебя, не может тебя найти
В водовороте людей на улицах, после пяти.
И жжет твое сердце тоска, и сам ты словно контужен.
А верно ли это? Кто может здесь искать тебя, чужого чело века? Семья, товарищи — далеко. Друзья из посольства не станут, не имеют права вмешиваться в дела института, а тебе именно там нужна поддержка. На газетную шумиху надо махнуть рукой — Шельба прав. Но встанет ли он на твою сторону? Кому ты нужен в этом огромном чужом городе? Кто до сих пор искал тебя? Кайзер! Но лучше бы не знать его. Эрика звонила и сказала: «Прощайте!»
…И жжет твое сердце тоска, и сам ты словно контужен. Право, хуже всего — больших городов одиночество.
