Мольбы Клоды были оставлены без внимания, а вопли стали еще громче.
– Это Крейг? – спросила Эшлин, подумав: да, наверно, сильно живот болит. Вопит так, будто его режут.
– Нет, Молли.
– А с ней что?
Потом ей удалось разобрать в Моллиных рыданиях несколько слов: «Мама злая. И вообще, она ужасная. Молли не любит маму».
– Я стираю ее слюнявчик, – объяснила Клода. – Он в стиральной машине.
– А, понятно!
Когда у Молли отбирали слюнявчик, она становилась безутешна. Когда-то это было полотенце, но Молли имела привычку жевать его, и полотенце превратилось в бурую бесформенную тряпку.
– Он был грязный, – с отчаянием твердила Клода и, отведя от уха трубку, крикнула: – Молли, заткнись, он был грязный! Фу, бяка, бр-р-р!
Эшлин терпеливо слушала, как Клода надрывается, пытаясь успокоить Молли.
– Прямо не знаю, что делать, – тараторила Клода. – Кажется, аппендицита у него нет…
Эшлин не сразу поняла, что речь опять о Крейге.
– …потому что его не рвало, а в справочнике домашнего врача написано, что это верный знак. Но надо ведь все проверить, правда?
– Наверно, – без особой уверенности согласилась Эшлин.
– Корь, ветрянка, менингит, полиомиелит, колит, – жалобно перечисляла Клода, – погоди, Молли хочет ко мне на колени. Ты можешь посидеть у мамы на коленках, если обещаешь вести себя тихо. Будешь вести себя тихо? Будешь?
Но Молли ничего обещать не хотела и, судя по интенсивной возне в трубке, вскарабкалась-таки к Клоде на колени без всяких дополнительных условий. Хныканье сменилось притворными всхлипами и вздохами.
– И тут, как будто меня еще не довели до ручки, звонит этот гад Дилан и говорит, что он сегодня снова придет поздно, а на следующей неделе вообще уезжает на конференцию на два дня.
– Гад Дилан, – отчетливо, как диктор в телевизоре, пропела Молли. – Гад Дилан, гад Дилан.
– …и к тому же в пятницу у него какой-то там ужин в Белфасте!
В трубке опять раздались рыдания. Кто-то плакал басом. Неужели «гад Дилан» рано пришел домой и расстроился из-за того, что жена с дочкой его обзывают? – предположила Эшлин. Нет, по подвыванию и жалобам на животик она поняла, что Крейг.
– Давай забегу к вам в пятницу вечером.
– Отлично, это… Ну-ка брось! Брось немедленно! Эшлин, я не могу больше говорить, – выпалила Клода и повесила трубку. Так обычно и заканчивались их разговоры с Клодой.
Эшлин без движения сидела у телефона. Ей просто необходимо было с кем-нибудь поговорить. К счастью, Тед зайдет с минуты на минуту, по нему можно часы сверять. Шесть пятьдесят три.
