Ну не смешно ли, отставной солдафон, полунищий инвалид на пенсии, одинокий обломок человека, еще совсем недавно барахтавшийся в трясине наркомании, и вдруг его посещают возвышеннейшие мысли и чувства, достойные поэта или священника? Может, и смешно, только мне наплевать. Я толком не понимал, что творится в моих мозгах, но без сомнения, порошок из тайника произвел в них необычайный и важный переворот, после которого в определенном смысле я стал другим существом, которое ощущает и мыслит иначе, нежели прежде.
Целые реки мыслей привольно текли у меня в голове, одни пышные и цветистые, на возвышенный манер, другие четкие и сухие, как бухгалтерский отчет и косточки абака; всем им находилось место, ни одна не была лишней или зряшной. Изрядная доля раздумий вращалась вокруг нелепых и страшных обстоятельств гибели Лигуна. Чем дольше я над ней размышлял, тем запутаннее представлялась эта история.
Довольно быстро я понял, что поначалу дал маху, сочтя громилу из вездехода и паренька с фоторепортерским кофром членами одной шайки. Тут явно действовали две разнородные силы, причем независмо друг от друга. Те двое приехали и уехали порознь, один за другим. А на оранжевый ковер из пулевой раны натекла изрядная лужа крови. Картина получалась такая: первый убил и ушел, затем, позже, явился второй и перетащил труп в ванную, чтобы вскрыть череп и вырезать мозг. Оба они не доискались флакона с лекарственным порошком, который теперь лежал у меня за пазухой.
Сам Лигун незадолго до смерти чуял неладное. Он явно собирался дать мне какое-то поручение, наверняка важное и, скорей всего, связанное с причинами последовавшего убийства. Так или иначе, я оказался впутан в это дело, и оставалось лишь надеяться, что полиция ничего не разузнает и не доберется до меня. А пуще блюстителей закона мне следовало остерегаться лихих ребят, которые охотятся за мозгами. Если они заинтересуются моей скромной особой, у меня есть все шансы разделить судьбу Лигуна. С одним из них мы виделись нос к носу на лестничной площадке, и у него в кофре лежали свежевырезанные большие полушария убитого. Не то, чтобы я трусил, просто неохота гибнуть по-глупому и неведомо за что. А кстати, трусость принадлежит к числу необходимых качеств человеческой натуры. В цапровых болотах я навидался храбрецов, которым море по колено. Больше недели ни один из них на фронте не зажился. Толика трусости еще никому не повредила, зато спасла многих. Меня в том числе.
