И ведь это я заставил Мод читать ваши книги. Какой же я был дурак. Сам стал кузнецом своего несчастья. Вы бы никогда не написали такую фразу: «Кузнец своего несчастья», как можно!
Между тем, она меня ценила. Клянусь вам, она меня ценила. Она не всегда лгала. Нам не всегда недоставало тем для разговора. Я нередко смешил ее. Мне не терпелось пойти на свидание с ней, и я уверен, что ей тоже. Порой она употреблял сложные слова, слова, придуманные для кроссвордов. Когда она слишком много говорила, я целовал ее в губы. Единственный способ заставить ее замолчать. Потеряв ее, я обнаружил, что мои чувства к ней были глубокими, настоящими. Я не ожидал этого. Особенно достает в этой истории то, что я потерял ее из-за старого козла, которым восхищался.
С некоторых пор я стал странным и нелюдимым. Я перестал принимать лекарства. Мне больше не нужны другие таблетки, кроме снотворных. Мои руки перестали дрожать.
Без сомнения, был какой-то день, после которого Мод превратилась в глухую стену, но какой? Я перестал узнавать ее. Она замолкала довольно интересным образом. Тон ее голоса изменился. Как любой нормальный мужчина, я спрашивал ее, что не так. Она отвечала: ничего, — как они всегда отвечают дуракам, которые об этом спрашивают.
— Я доверяю тебе, — сказал я ей.
Это была самая большая глупость, когда-либо слетавшая у меня с языка. Хорошо бы иногда иметь возможность послушать себя, прежде чем говорить.
— Я люблю тебя, — сказала она.
В тот момент я не отдавал себе отчета в том, что она произнесла это тоном, которым говорят: дурачок. Я чувствую, как во мне поднимается глухой ропот поражения.
Я прочесал всю квартиру. Что я искал? Мод все забрала с собой. Я наткнулся на старое письмо (18 сентября 1993 года) от одного итальянского друга, который однажды ужинал у нас. Прочитав, я убедился, что речь шла о бывшем любовнике, они переспали во время лыжного уикэнда в Сестриере.[64] Дата меня успокоила: это было до нашей встречи. Не знаю, что на меня нашло. Я вдруг повсюду стал видеть соперников. Мне было слышно, как внизу плачет младенец. Наверное, резались зубки. Родители, чета испанцев, недавно открыли в Париже сеть магазинов одежды. Я так и не подарил им ничего по случаю рождения ребенка. Теперь было поздновато. Я пренебрегал всеми своими обязанностями. Сколько было теперь их Жорди? Три, четыре месяца. Что дарят четырехмесячному ребенку? Уж Мод точно знала бы ответ.
Я чувствовал себя разбитым после слишком долгого сна. Я не хотел, чтобы ревность заполнила мою жизнь до краев. Мне вовсе не улыбалось прослыть придурком. «Да вы его знаете, тот самый, у которого Брукинджер увел подружку. Да-да, писатель, которого никто никогда не видит». Благодарю покорно.
