И сказал Хананья: однажды хотел тот разбойник с тфилин провести меня через одну пещеру глубокую[11] прямо в Землю Израиля. Закралась мне дума в сердце: а что, если нет на то хотенья Божия — чтобы посаженым отцом на свадьбе моей с Землей Израиля стал разбойник. А раз закралась такая дума в сердце — не пошел я с ним, потому что была бы воля Божия, чтоб пошел я с ним, не вселил бы Он мне думу такую в сердце. Стыдно мне стало перед ним, что милостей его не принял, и ушел я в другое царство. А в том царстве все дни — будние, нет у них ни субботы, ни святого праздника. Сбился я со счету дней и зарекся больше двух тысяч пядей[12] в день проходить — а вдруг суббота, а вдруг святой праздник. Однажды повстречался мне в пути пан. Говорит: куда, мол, путь держишь? Говорю ему — в город, мол. Приглашает он меня в свою карету. Увидел, что я медлю, и заорал на меня: «Шядай!» Это он по-ляшски говорил, по-ляшски шядай значит садись, а мне и невдомек было, думал, что он имя Всемилостивого имеет в виду — Шаддай,[13] что он меня именем Божьим зовет. Прыгнул я и уселся в карету.
А день тот — Судный День Йом Кипур[14] был, а я и не знал, пока не приехали мы в город в час заключительной, последней молитвы Судного Дня. Вылетел я из кареты, сорвал с себя башмаки, кинулся в мидраш, бросился на землю и проплакал всю ночь и весь день назавтра. Услышал я — поминают Землю Израилеву, прислушался и услышал, что бучачане[15] некие решили взойти на Землю Израиля.
Тотчас встал я и пошел к вам, а поелику босиком шел — опухли ноги мои, и долгим стал путь.
Пошли и принесли ему башмаки, но не принял он. Сказали ему: семь заветов[16] указал рабби Акива, и один из них — не оставляй ног без обута. Сказал Хананья: ноги мои, что святости Судного Дня не почуяли, — пусть пухнут. А когда рассказал Хананья все это, развязал платок и вынул оттуда Псалтирь и читал, пока не пришло время пополуденной молитвы. После молитвы взял свечу и вернулся к Псалтирю.
Увидел — лампада покрылась ржой, взял платок свой и завязал на нем узелок. Назавтра, когда вынул талит и тфилин из платка, сказал: зачем это я завязал узелок? К тому, что лампадка заржавела. Взял лампадку и все светильники мидраша, смешал песок с водой и уселся за печкой. Чистил их и тер, пока не заблестели, как новенькие. Поговаривали в тот день, что достойны светильники нашего мидраша, мол, сиять перед Тем, Кто сияет во Сионе. И еще одно сделал Хананья: прикрепил чашечки к лампадкам, потому что в царстве Исава,
