Видно было, что текст этот переписывался Ганной не один раз; но даже и в этой последней, ровной, аккуратной, сделанной с легким ученическим наклоном записи несколько слов все-таки были зачеркнуты:
«Волосы — светлые, длинные. Лоб — низкий (слово «низкий» зачеркнуто), кажется, обычный. Глаза — бесцветные (слово «бесцветные» зачеркнуто жирной линией), голубые. Нос — толстый. Губы — узкие. Подбородок — маленький, с ямочкой. Шея — толстая и короткая. Уши — маленькие и прижатые».
Конечно, все это упрощено. Но в принципе для рядового свидетеля вполне нормальный словесный портрет. Ровнин аккуратно переписал его, ничего не меняя. В оригинале приписал сверху: «Составлено со слов свидетельницы Шевчук Г.». Поставил число, расписался, вложил оригинал в чистый конверт; туда же положил дубликат письма «Пурхову В.» и оба пакетика с отпечатками пальдев. Да, передать все это в УВД придется Ганне, больше просто некому. Он написал на чистом конверте: «Семенцову И. К. лично». Посмотрел на часы — четыре. Положил конверт в ящик стола и скоро заснул. Не очень крепко, но заснул прямо за столом. Он давно уже приучился спать в любой позе.
В семь Ровнин проснулся и прислушался. Услышал шум раковины. Потом движение. По общежитию ходят. Вот кто-то пробежал по второму этажу. Он посмотрел на стеллаж, отметил, что конверт на своем месте и не передвинут. Минут через пятнадцать, потягиваясь, из дежурки вышла тетя Поля. Постояла; шаркая шлепанцами, пошла на кухню — ставить чайник. Вернулась она уже к входной двери, сняла запор, кивнула ему, сказала: «Ой, не проснусь никак» — и снова ушла в дежурку.
Ровнин долго еще сидел за столом и ждал; ему нужна была Ганна. Она спустилась примерно около восьми, и он сразу же заставил ее вернуться и принести сумочку: нести конверт в руках было рискованно. Рассказал, как найти городское УВД. Отдать конверт в приемную попросил без всяких объяснений — просто отдать, и все.
Она вернулась часа через полтора. Остановилась около стола и кивнула. Ганна смотрела сейчас на него слишком внимательно, и он понял, что после поездки в УВД все для нее должно быть страшно серьезно, так как теперь она, конечно, понимает что к чему. Отстранить бы ее от всего этого. Нет, нельзя. Она будет ему нужна, пока они не придут за письмом, а если они не придут, то — до утра пятого июня.
— Все в порядке?
Ганна вместо ответа передернулась, и он понял, что у нее начался мандраж. Надо ее успокоить. Как угодно успокоить, тоном, голосом, поведением. Дать понять, что все, что происходит, не очень значительно. Он просто ищет мелкое жулье, самое мелкое. Надо ее успокоить, потому что нервотрепка ей сейчас ни к чему.
