— Почему не веришь, что у нас мусорку угнали? — орал один.
— Потому что это курам на смех! — отвечала Тия.
— Не, так оно и было, — вступил второй. — Молодой парняга, дает три штуки, оставляет свой пикап и договаривается встретиться здесь через час...
Тия вскинула брови.
— Совершенно незнакомый человек дает вам три тысячи баксов и уезжает...
— Все полусотенными! — закричал третий, размахивая пачкой купюр. — В каждой — тыща!
— Вы, парни, настоящие брехуны! — похихикала в платочек Тия.
— Не, мэм, мы не такие. От нас, может, и несет, но мы не трепачи.
Обладатель самой толстой пачки кричал громче всех:
— Да как на духу! Мы ж потому тута и глядим на ваши пляски! Не верите? Ладно, через четверть часа пошлите с нами на парковку, когда этот парень вернется!
— Может, и схожу, — сказала Тия.
Но потом ей пришлось развлекать столик с администраторами кабельного телевидения, и она пропустила момент, когда к залитому неоном стрип-клубу на громадном мусоровозе подкатил Твилли Спри. Он вылез из кабины, и один из парней в синих спецовках кинул ему ключи от пикапа.
— Что, ребята, все денежки растранжирили? —дружелюбно спросил Твилли.
— Нет, но уже скоро.
— И, наверное, каждый доллар окупился?
— Уж оно так!
Твилли пожал всем руки и распрощался.
— Погодь, дружище, пошли пропустим по пивку. Там дамочка желает с тобой повидаться.
— В другой раз, — сказал Твилли.
— Нет, ты пойми, она нам не верит. Думает, мы грабанули игральные автоматы или чё-то. Пойдем на минутку, скажи ей, все путем и ты забашлял нам, чтоб покататься на говновозе.
— Не понимаю, о чем вы, — улыбнулся Твилли.
— Э! А где мусор? Машина-то пустая.
— Правильно, — сказал Твилли. — На свалку везти нечего. Дуйте по домам, ребята.
— А куда он делся-то?
— Вам лучше не знать.
— О, господи! — прошептал один мусорщик приятелям. — Парень на хрен сдвинутый. И натворил какую-то хренотень.
— Нет, — успокоил Твилли. — Вам бы понравилось. Я уверен.
Он уехал, думая, как не прав доктор Бостон. Злость — не такая уж сложная эмоция.
Палмер Стоут заказал овощной салат, чесночные булочки, лапшу и тефтели. Дези отворачивалась, боясь, что ее стошнит. Стоут до пота трудился над едой, капли струились по скулам. Дези стыдилась своего отвращения — муж все-таки. Ведь он не изменился после свадьбы, и через два года был таким же во всех отношениях. Дези казнилась замужеством, своими подлыми мыслями, убийством носорожихи.
— Она была вот как отсюда до буфета, — рассказывал Стоут.
