Ингер Йоханне посмотрела на Зигмунда поверх своей чашки:
— Я не знаю точно, но мне все это кажется очень... ненорвежским. Я не совсем согласна с утверждением, что давно прошло время, когда мы могли с уверенностью сказать, что такие чудовищные убийства не имеют к Норвегии никакого отношения. И все-таки... — Она глубоко вздохнула и отпила глоток кофе. — Я бы сказала, — продолжила она через пару секунд, — что здесь можно разглядеть контуры двух совершенно разных профилей. Начнем с общих черт: убийство Фионы Хелле было тщательно спланировано. Очевидно, что мы говорим о преднамеренном убийстве, а значит, о ком-то, кто в состоянии детально спланировать смерть другого человека. Эта маленькая бумажная фигурка вряд ли могла иметь какое-то другое предназначение, кроме как вмещать в себя отрезанный язык. Она идеально для этого подходила. По всей видимости, мы можем полностью исключить вероятность того, что убийца хотел отрезать у жертвы язык, не убивая ее. Время убийства тоже было хорошо обдумано. Вечер вторника. Все знали, что Фиона Хелле всегда оставалась одна по вторникам. Кроме того, она хвасталась во многих интервью, что Лёренског — это «оазис спокойствия вдалеке от городского шума»...
— Подумать только! — удивился Ингвар.
— И понятно, что в том тупичке, где она жила, нет смысла закрывать дверь на ключ, потому что здесь все обо всех заботятся и нет злых людей.
Зигмунд фыркнул:
— Один из коллег из Румерике ей позвонил как-то раз, чтобы предостеречь. Но она так и продолжала оставлять дверь открытой. Она ответила что-то вроде «не хочу уступать силам зла». Господи боже...
— Итак, первое. — Ингер Йоханне положила перед собой на стол альбом для рисования, который Ингвар нашел в ярко-красном ящике для игрушек у Кристиане. — Убийство было умышленным. Пока неплохо. — Она поставила локти на кухонный стол. — Есть основания для еще одного вывода. Я готова утверждать, что убийства такого типа несут отпечаток сильной ненависти. И преднамеренность, то есть наличие преступного замысла, которое продемонстрировал преступник, и метод...
Вдруг Ингер Йоханне замолчала, чуть заметно наморщила лоб и покосилась на дверь.
— Все в порядке, — успокоил ее Ингвар. — Дети спят.
— Душить женщину, связать ее, отрезать язык... — Теперь Ингер Йоханне говорила очень тихо, продолжая напряженно вслушиваться. — Это ненависть, — заключила она. — Но тут начинаются проблемы. Драматизм, отрезанный язык, оригами... весь сценарий... — Красный карандаш заходил по бумаге медленными кругами. — ...Мог быть для отвода глаз. Для маскировки. Просто спектакль. Символика такая вопиюще банальная, такая...
