— Когда захочешь, — кивнул он утвердительно. — Я тогда... Я могу вызвать сейчас такси, съездить на работу и...
— Уже почти половина одиннадцатого.
Хоть ее смех и звучит робко, но все-таки она смеется, подумал Ингвар. Он внимательно всматривался в ее лицо, пытаясь отыскать следы раздражения, но видел только ямочки на щеках и продолжительный искренний зевок.
— Пойду посмотрю на детей, — сказала Ингер Йоханне.
Ему нравилось наблюдать за тем, как она ходит. Она была стройная, но не худая. Даже сейчас, спустя всего две недели после родов, она двигалась с мальчишеской проворностью, которая заставляла его улыбаться. Бедра были узкие, плечи прямые. Когда она наклонилась к Рагнхилль, волосы мягко упали ей на лицо. Она заправила их за уши и что-то сказала. Рагнхилль легко посапывала.
Он прошел за ней в комнату Кристиане. Она осторожно открыла дверь. Девочка спала ногами на подушке и размеренно дышала, одеяло лежало под ней, укрывалась она пододеяльником. Комнату наполнял легкий запах сна и чистого постельного белья. Ингвар обнял Ингер Йоханне.
— Ну что? Ведь получилось, — прошептала она, и он слышал, что она улыбается. — Магия сработала. Спасибо.
— За что?
Ингер Йоханне не ответила. Ингвар не отпускал ее. Беспокойство, которое она пыталась подавить целый вечер, вновь охватило ее. Она почувствовала его приближение еще днем, когда Ингвар позвонил, чтобы коротко объяснить, почему он опаздывает; однако тогда ей удалось на время отвлечься. Она всегда была такой беспокойной. Она беспокоилась из-за детей; из-за мамы, которая в свою очередь волновалась об отце — у него был уже третий сердечный приступ, и он не всегда мог вспомнить, какой сегодня день; из-за своих исследований, хотя не была уверена, что когда-нибудь к ним вернется. Из-за кредита на дом и неисправных тормозов на машине. Из-за безалаберности Исака и войны на Ближнем Востоке. Причины находились всегда! Днем она открыла одну из своих многочисленных медицинских книг, чтобы узнать, являются ли белые пятнышки на передних зубах Кристиане симптомом того, что она пьет слишком много молока, или какого-то другого нарушения в питании. Беспокойство, угрызения совести и чувство неуспеха — для нее это было нормальное состояние, с которым она постепенно научилась жить.
Но тут было что-то другое.
В полумраке, чувствуя спиной тепло тела Ингвара, прислушиваясь к почти неслышному дыханию спящего ребенка — напоминаниям о каждодневном счастье и защищенности, — она силилась определить источник тревоги, которую ощущала, источник чувства, будто она знает что-то, чего никак не может вспомнить.
