Марья Семеновна забыла пропуск. Порывшись в сумке, она не могла вспомнить: то ли забыла его у сына, то ли пропуск остался у нее в квартире, в той сумке, что в виде корзиночки. Но без пропуска хмурая толстая вахтерша не пустила ее. «Звоните, — сказала она, — в заводоуправление». Мария Семеновна прежде бы вспылила и накричала, сейчас же с малопонятным смирением стала звонить (и вахтерша была ей чужая). Заводоуправление распорядилось, вахтерша сказала: «Ходят тут всякие на трех ногах». Марья Семеновна с непривычным для нее смирением поблагодарила, да так вежливо, что вахтерша сказала: «Иди, жалуйся, куда хочешь».
Марья Семеновна оживилась: вид заводского двора взбодрил ее. Теперь она уже с усмешкой отметила свою тоску и отчужденность, даже смирение. Потому что тоска была ей малопривычна, отчуждения себя от жизни она не допускала и не верила в него. А вот смирение иногда проявлялось и раньше, собственно, им кончалась одна и начиналась другая волна энергической злобы, когда она бросалась в атаку на препятствие и одолевала его. «Марь Семенна добрая, кому-то кисло будет», — говаривали на заводе. Потому-то ее покладистость смутила вахтершу. А сейчас в душе ее закипало веселое, бодрое, сердитое. Она злилась на московского старичка с его котлетами и болтовней, на вахтершу («еще пожалеет»). Сердито оглядела она и бесконечные таблицы с перечислением льгот, хотя видела их и раньше, с неодобрением проводила глазами пробегавших длинноволосых парней в комбинезонах. А те, которые одеты по-городскому — с иголочки. Не рабочие, франты! Физиономии их самодовольны, будто они все тут делали. По обыкновению, она начинала обход с цехов, оставляя заводоуправление особо, «на закуску». Сейчас же пришла, когда на заводе был перерыв. Цеха все практически пустые, лишь кое-где копошился народ. Поэтому был не грохот, а так, легкие стуки. Завис посередине портальный кран, в кабине виделось молодое жующее лицо. В литейном что-то делали. Старуху окликнули и сказали, что ее сын в токарном цехе, что там «представление».
И точно, в углу, у станков, собралась толпа людей. Она увидела сына, с его покатыми плечами. Приметила его вязаную шапочку — красную, с расчетом, чтобы было видно голову, если в цехе что-то движется. Там, в толпе, вспыхивало. Что зажигали собравшиеся чудаки? Спросила. Оказалось, фотографировали токаря «Семьсот процентов». Она знала этого удивительного человека, могущего выточить на станке все на свете, работая с колоссальнейшей скоростью. Сейчас этот обычно молчаливый мужчина был увешан лампочками, как елка на новый год, с той только разницей, что лампочки были обычного цвета. Он был не смущен, а скорее самодоволен.
