Из детского дома Мурасте воспитательница привезла красивую Айно Саан — синеглазую, с гладкими прямыми волосами; из Кохила приехала неразговорчивая Аста Калвет; щеголеватый таллинец Уно Кальюранд легко знакомился со всеми, высокий беловолосый Лембит Рейдла из Рапла с большим трудом преодолевал застенчивость, и особняком держались двое из Петсери — Толя Зимин и Володя Катков, они не знали эстонского и пока говорили только друг с другом, с нарвитянами да со мной. С Сааремаа прибыл улыбчивый добрый человек — Виктор Кескюла. Двадцать пятой в списке была я.
Итак, все мы на месте. За один час я пережила несколько обид и много радостей. Право, напрасно я боялась ребят. Дети как дети — немножко шалуны, немножко скованны в новой обстановке. Но ведь они — такие свои ребята! Они смелые, как и их родители. Родители отважились разрешить детям, а дети отважились вступить в пионеры, хотя во многих эстонских школах чувствовалось глухое сопротивление пионерским организациям — большинство учителей тогда ведь были выходцами из состоятельных крестьянских семей, два десятка лет они выполняли распоряжения и проводили в ученической среде политику буржуазного государства, националистический угар еще кружил им головы. А тут — «русские» веяния: красные знамена, красные галстуки, речи о рабочей солидарности и «об этом ужасном интернационализме». (О, эти типичные выражения обитателей маленьких «гостиных» маленьких деревянных домиков!) Все же я успела там же, в доме молодежи, узнать от ребят, что в каждой школе непременно находились учителя, горячо поддерживавшие пионеров и пионервожатых.
Итак, мы — познакомились. Начинаем привыкать друг к другу. Переживаем вместе первую неприятность: до чьей-то оплошности приходим записываться на радио не вовремя, после опоздания нас сразу же отправляют в Министерство просвещения, и тогдашний министр Ниголь Андрезен неадекватно происшествию кричит на меня, не выслушивая объяснений:
— Если нарушение порядка повторится еще раз, отстраню вас от поездки в Артек!
У меня дрожали коленки от страха — министр ведь, ему ничего не стоит отстранить! — и от возмущения — министр просвещения же, как он может позволить себе кричать на меня при ребятах? Мне казалось — мой авторитет, не успев возникнуть, потерян навсегда. Но не тут-то было. Едва закрылась дверь министерского кабинета, как бывший со мной и все слышавший Володя Аас неожиданно для меня говорит:
— Не огорчайтесь, Нина. Мы ведь не виноваты, а виноватых нам искать некогда, и вообще мы скоро уйдем на поезд и забудем этого министра на целый месяц.
