Много человеческих судеб оборвалось в водовороте войны. Лизу расстреляли фашисты в первые дни после оккупации Нарвы. Как и многих других революционеров, оставшихся в Эстонии в подполье…
Благодаря своеобразию нашего географического положения у нас произошло достаточно своеобразное социальное явление: эстонская работница подготовила целую русскую деревню к встрече в июне 1940 года с Советской властью.
И вот оно пришло, то необыкновенное лето. Когда мне в дальнейшем бывало и бывает трудно в жизни, я закрываю глаза и вспоминаю плеск красных знамен на июньском ветру, рвущиеся из сердца слова революционных песен и огромное ощущение свободы. И думаю — даже если бы только эти дни были моей единственной радостью, то все равно ее хватило бы на всю жизнь… Но радости в то лето рождались ежедневно. Первое комсомольское собрание! Это мы в своей деревне избрали секретарем нашей комсомольской организации Александра Кустова, чье имя навсегда вошло в историю сопротивления эстонской молодежи фашизму. Фашисты расстреляли его за подпольную деятельность. С фотографии в Нарвском музее на меня вот уже много лет напутственно смотрят его юные неподкупные глаза… Собрание, на котором меня вдруг избрали секретарем ячейки профсоюза Трудящихся деревни, и я все лето вечерами выносила на улицу круглый столик на фигурной ножке, чернильницу и тетрадку, и принимала в профсоюз вереницу своих односельчан. Выборы, митинги, собрания, уездная комсомольская конференция в Раквере. Тяжелые раздумья в комиссии по национализации земельных угодий, по поводу восстановления справедливого владения землей.
И вот оно пролетело, краснознаменное революционное лето. И не увянет во мне, пока живу.
В сентябре я уехала в Таллин — заканчивать Педагогиум. В институте у нас сразу образовалась комсомольская организация, и стала активно расти. ЦК комсомола республики привлекал нас к множеству разных интересных молодежных дел.
Однажды к нам в институтский комитет комсомола вошла кареглазая светловолосая девушка, представилась:
— Я тартуская комсомолка, буду учиться у вас, меня зовут Леэн Кульман.
Запомнилось: знакомясь, Леэн пожимала нам руки шершавой, по-мальчишески крепкой рукой. Она была такая максималистка и спорщица, что мы тут же кооптировали ее в состав комитета. Теперь я удивляюсь: откуда у Леэн было органичное умение быть вожаком? Ведь в тартуском микроклимате тек лет она не знала примеров для подражания. А возможно, это врожденное, как любой другой талант? У Леэн слово никогда не расходилось с делом. И позднее, когда я встречалась с яркими комсомольскими вожаками, все они мне чем-то напоминали Леэн. Я всегда горжусь Леэн, мне всегда больно, что ее нет. Если бы можно было, я бы написала ей письмо туда, откуда не приходит ответа: «Спасибо тебе, Леэн, за тот короткий учебный год, что мы были рядом. Впрочем, извини за это неточное „были“: тебя нет, но ты есть — это память о тебе живет в нас, во всех, кто тебя знал и не знал, но просто любит…»
