Роберта угостила Берка обедом, состоящим из ростбифа и йоркширского пудинга («чтобы вы чувствовали себя как дома»), и, хотя мясо было недожаренным, а пудинг — недопеченным на его вкус (и на любой другой, как виновато подумал он), Берк прибег к чисто мужской лжи относительно ее кулинарных способностей, поскольку нельзя требовать всего от женщины, обладающей столь многими образцовыми качествами.
Что касается музыки, то это был его вклад в трапезу (помимо бутылки отнюдь не первоклассного калифорнийского бургундского). Роберта сказала, что у нее есть скромный проигрыватель, поэтому он по дороге зашел в магазин «Либерти» на Мэдисон-авеню и купил «Илию»[35] в исполнении солистов и хора Хаддерсфилда, не зная, что у Роберты имеется маленькая коллекция пластинок, состоящая в основном из Манчини, старых записей Гленна Миллера, двух-трех дисков Уайтмена и тому подобного легкомысленного репертуара. Берк испытывал столь явное наслаждение от оратории, что Роберте хватило ума притвориться довольной, хотя музыка большей частью казалась ей скучной и непонятной.
Таким образом, оба галантно лгали, и вечер прошел великолепно.
Когда они сидели рядом на диване (он — с трудом подавляя желание, а она — прямо и чопорно), Берк пробормотал:
— Здесь так удобно, что хочется сбросить туфли.
— Не поддавайтесь этому чувству, — сказала Роберта.
— Почему, мисс… я хотел сказать, Роберта?
— Сбрасывание туфель может стать только началом.
Берк покраснел.
— Я не имел в виду…
— Конечно нет, дурачок, — проворковала Роберта. — Это было свинством с моей стороны. Можете сбрасывать туфли сколько душе угодно.
— Благодарю вас, — чопорно отозвался Берк, — но я, пожалуй, останусь в них.
Роберта засмеялась:
— О, вы такой… такой скотч!
— Правильно говорить «шотландец».
— Простите. У меня никогда еще не было знакомых скотч… шотландцев.
— А у меня не было знакомых молодых американок.
— Я не так уж молода, Гарри, но спасибо за комплимент.
— Чепуха. Вам наверняка не больше двадцати двух.
— Благодарю вас, но в следующий день рождения мне исполнится двадцать семь. — Учитывая, что ей должно было исполниться двадцать восемь, Роберта считала ложь слишком мелкой, чтобы отягощать свою совесть.
— О! И когда же это будет?
Уже стоя в дверях со шляпой в руке, Берк внезапно обнял Роберту и впился в ее губы, прежде чем они успели превратиться в резиновые прокладки. Их мягкость и собственная вспышка сильно удивили его.
Вечер получился потрясающим до самого конца.
