Перед моменталкой я проверялся часа три и взмок от напряжения.
На подходе к магазину «Экспресс» я взглянул на часы — такие операции проводятся секунда в секунду,— свернул за угол и прямо у входа столкнулся с мертвецки бледным парнем с букетом гвоздик (опознавательный признак), который дохнул перегаром и на ходу подставил ладонь. Туда я ловко и сунул спичечный мини–коробок с посланием,— моменталка прошла по высокому классу, паренек спокойно проследовал своим путем, а я, покрутившись в магазине, вышел на улицу, добрался до своей «газели» и возвратился домой.
На следующий день в то же время я снова вошел в «Экспресс» (на этот раз операцию проводил рыжий вахлак в отечественном плаще, от него тоже несло, как из бочки — черт знает что! что они делают у себя в посольстве?) и принял тот же мини–коробок.
Ответ был краток:
«Вам следует выйти на явку в Монтре (Швейцария, рядом с Женевой) 11 января в 17.00. Место встречи: у здания ресторана на железнодорожной станции. Пароль: «Вы не знаете, где здесь кинотеатр «Блюз»? Отзыв: «Не знаю. Я приехал из Брайтона». Запасная встреча на следующий день по тем же условиям».
Я легко зарегистрировал указания в своей феноменальной памяти и, зайдя в туалет, отправил клочки телеграммы в лондонскую канализацию. Неожиданное волнение охватило меня: слишком много иксов и игреков разбросано было во всей этой поездке, да и длинные перелеты в последнее время не вызывали у меня радости, особенно на линиях, где бесчинствовали террористы.
«Газель» унесла меня в районы центра, и вскоре неизвестно почему я запарковался на Бейкер–стрит у паба «Шерлок Холмс», вечно забитого любопытными туристами. В углу зала за стеклом сидело в кресле чучело главного героя с трубкой в зубах, которое взирало на восхищенного доктора Уотсона, замершего с газетой в протянутой руке. («Сегодня вы надели синие трусы, Уотсон!» — «Холмс, это конгениально, это невообразимо! Как вы догадались?» — «Уотсон, вы забыли надеть брюки!»)
Совесть Эпохи, периодически сходивший с рельсов и сотрясавший лучшие кабаки мекленбургской столицы, объяснял свои загулы так: «Знаешь, Алик, утром просыпаешься в дивном настроении, выдуваешь пакет молока, и даешь зарок ничего не брать в рот по крайней мере месяц, и радуешься своей твердости и своей воле, и, напевая «Легко на сердце от песни веселой», блаженно идешь в булочную за диетическим хлебом. Идешь, идешь… и через два часа почему–то оказываешься на пляже, пьяный вдребадан с таким же надратым забулдыгой, над банкой вонючих килек и бутылягами с портвейном «Розовый». Что это, Алик? Почему? Как это произошло? Кто может на это ответить?»
