– Этим от чертей не спасешься. Вот у нас на каждой двери штука висит, как икона, только поменьше, и в трубочку свернута. Никакой леший не заберется! И вообще, знаешь, мне сынуля однажды умную вещь сказал, тогда я не понял, а на твоем примере дошло: кто заигрывает с силами зла, в конце концов становится игрушкой в их руках.
Трах-тах тах-трах – от бетонного забора посыпались искры, словно в него ткнули сварочным электродом. И еще раз – трах – тарарах-тах-тах.
– Ну, началось! – Боря подскочил со скамейки. – Сейчас наши ответят.
И действительно, через секунду откуда-то сверху тяжело застучал пулемет, к нему добавился еще один, слева, и еще один, из цепочки домов над обрывом. Трассирующие пули понеслись в сторону арабской деревни, втыкаясь в мягкие откосы оврага, стуча по камням террас.
– Пошли, еще залетит шальная, а ты у нас не застрахован.
– Пошли.
Боря уже давно спал, когда, тихонько притворив за собой дверь, вернулась Алла. Николай Александрович бродил по комнате, перламутровые огни Вифлеема переливались прямо за окном, ночной ветер стучал в стекло, мягко потряхивая оконную раму. Голос исчез – горизонт был пуст, как море после цунами. Так надолго он еще не пропадал. Думать и сравнивать Николай Александрович боялся, выводы могли оказаться чересчур страшными, но, судя по всему, Боря выходил прав. Возвращаться было некуда, деньги на билет, одолженные новым управдомом под залог квартиры, он никогда не отдаст, от перспективы жениться по нужде – тошнило. Через три часа беспрерывного расхаживания Николай Александрович сел на кровать, завернулся в одеяло и, сидя, заснул.
Проснулся он от энергичных потряхиваний.
– Ты чо, совсем оторвался, – Боря тряс его без намека на жалость. – На часы погляди! Двенадцать скоро, я уже полгорода оббежал, рынок сделал, на бирже отметился, а ты все дрыхнешь. Учти, сейчас зима, темнеет в четыре часа, до начала действия остались считанные копейки.
Николай Александрович подскочил и метнулся в комнату. Раскрыв чемодан, он достал чистую смену белья, новую рубашку, сорвал хрустящую этикетку с черных носков. Потом долго тер щеки и подбородок электробритвой, натягивая пальцами кожу, добирался до обычно пропускаемых волосков под скулами. Костюм, с вечера повешенный на плечики, отвиселся и выглядел почти новым. Одевшись, он долго причесывался, стоя у зеркала, так и этак укладывая остатки волос. Отчаявшись замаскировать проглядывавшую сквозь редкие пряди розовую кожу, в сердцах махнул рукой и вышел из комнаты.
