Закончив ужин, перешли в салон.
– Телевизор? – вопросительно произнес Боря, доставая с полки серванта переносной пульт управления.
– Нет, спасибо.
Взгляд Николая Александровича упал на гриф гитары, выступающий из-за картонных коробок на шкафу.
– Лучше спой. Давно я тебя не слышал.
– А я бросил, – неожиданно легко сказал Боря. – Тут небо другое и песни другие. Старые не идут, а на новые не стоит.
– А говорил – душу отдам за пение, – помнишь?
– Помню. Только где она, моя душа? И есть ли вообще? Вот сын утверждает, будто у гоев лишь животное начало, а бессмертие принадлежит исключительно туземцам.
– Кто это – гои, туземцы?
– Туземцы, как ты понимаешь, аборигены, явреи то есть, а гои бездушные – мы с тобой, Колюня.
– Не понимаю, – Николай Александрович заинтересовался всерьез. – Сын твой еврей, а ты гой?
– Так получается, раз Алка еврейка. Сынуля то у меня совсем спятил, живет в Бней-Браке, пейсы запустил, в йешиве учится. Приезжает раз в месяц, морали читать.
– И давно с ним такое?
– Сразу по приезде. Но «поехал» он еще в России, после Афгана. Помнишь его историю? Тогда и началось.
Эту историю рассказала Николаю Александровичу жена, вернувшись после очередных посиделок с Аллой.
«Димка проснулся от шороха в палатке. Опасаться было нечего, патрули стояли в два эшелона, но вот змея могла заползти запросто. Он приподнялся на локте и тут же рухнул от удара по затылку. Очнулся от резкого запаха мочи, его голова почему-то болталась под боком медленно бредущего животного, которое вздумало справить малую нужду в непосредственной близости от Димкиного лица. Он попробовал приподняться, но не смог, руки и ноги оказались накрепко прикручены к седлу. Попробовал раскрыть рот и опять не сумел, губы намертво сжимала клейкая лента. Животное, видимо ишак, степенно пробиралось сквозь валуны и колючки. Черные валуны и рыжие колючки. Черные и рыжие. Черные и рыжие. Черные и рыжие…
Страшно мутило, едкий комок все время подкатывался к горлу, и Димка глотал, глотал его, боясь подавиться, пока не потерял сознание.
Второе пробуждение оказалось куда страшней первого. Он стоял на коленях, прижавшись спиной к валуну. Руки, закрученные по обе стороны камня, удерживали тело от падения. Разорванная гимнастерка обнажала плечи и грудь, перепачканные сладко пахнущей жидкостью. Дима поднял голову; высоко над краями ущелья парили орлы.
– Смотри, смотри, – скоро ты познакомишься с ними поближе.
Он узнал говорившего. Это был переводчик командира батальона – толмач, местный пастух, уже два года исправно помогавший на допросах. Стоящий возле него высокий душман с безумно блестящими глазами, быстро пробормотал несколько слов и, расставив в стороны руки, прижал голову к плечу.
