– Выпьем?
Иван Алексеевич не смог отказать. Осторожно нацедив маленькую стопку, он приподнял ее двумя пальцами, и предложил:
– Твое здоровье?
– И твое!
Боря вылил водку в рот и пошел чесать вилкой по тарелке. Вилка мерно постукивала, в ее движениях слышался знакомый ритм. Но какой, Николай Александрович не мог уловить.
Его жена никогда не пела, лишь иногда, в недолгие минуты хорошего настроения выводила нежным голоском мелодии из популярных оперетт. Слух у нее был безупречный, а вкус к стихам отменный. Фальцет и гнусная кабацкая запевка вырвались не случайно. Сообразить, для чего весь этот срам, Николай Александрович не мог, но горевшей от стыда кожей понимал – неспроста.
Водка навалилась, словно нелюбимая жена после командировки, воронки, канальцы и прочая сантехника скукожились, обожженные энергией алкоголя.
«Ну и хрен с ними, – подумал Николай Александрович. – Сегодня побуду нормальным».
Захотелось говорить правду. Сплеча, не стесняясь. Постукивания ложки слились, наконец, в мелодию.
– Не понимаю, – обратился Николай Александрович к продолжающему закусывать Боре. – В тайге туман, да, бесспорно, но Ленин такой молодой… Как ты их совмещаешь?
– Петь люблю, – не переставая мести, ответил Боря. – Душу отдам за пение. А остальное – острова.
Тарелка опустела, но тут подоспели женщины с чаем и пирогом, и замершее было застолье понеслось с новой силой.
Гости ушли поздно, оставив после себя грязную посуду, полные пепельницы и усталость. И тем не менее скорлупа Николая Александровича дала трещину; он явно потеплел к Боре. Через две недели они нанесли ответный визит, мило посидели, Боря снова пел, женщины болтали на кухне – словом, установилась нормальная атмосфера дружбы домами. Посреди идиллии незримо витала сцена в ванной, вернее, не сама сцена, а ее призрак, бестелесная эманация. Алла вела себя так, словно не она, задрав юбку, жарко дышала в шею Николая Александровича. Он тоже не подавал виду, но дверь оставалась приоткрытой. Стоило дернуть за веревочку и… но, впрочем, какое там «и». Об «и» Николай Александрович и думать не хотел.
После случая в ванной мысли о женщинах, их месте в мире, и особенно в его мире, стали все чаще приходить на ум. Мысли были странными и удивительными. Николай Александрович иногда замирал прямо посреди производственного процесса. Он никогда не мог предположить, что столь глубокие и необычные размышления могут зарождаться в его голове. Каждая мысль изменяла предыдущую позицию Николая Александровича, немного, всего на волосок, на мышиный хвостик, но через несколько недель он стал совсем по-другому смотреть на многие вещи.
