— Я странствую уже год, — тихо сказал он. — И нигде не встречал столь бессердечных людей… я видел жадных и злых, встречал клятвопреступников и убийц, дураков и мудрецов, и я всегда мог понять движущие этими людьми силы — любовь или ненависть, властолюбие или корысть. Но вас, землян, я не понимаю. Как не понимаю и того человека, которого ищу. Верно, он и вправду нашел здесь надежное укрытие… может, он попросту родом отсюда. Извините, сударь, за беспокойство. Прощайте.
Он повернулся, собираясь уйти. А Овечкин вздрогнул. Он почти ничего не понял из того, что сказал этот странный молодой человек. Но он видел его глаза. И, видимо, потому, что все чувства его были нынче обострены, он разглядел в этих глазах неприкаянность, сродни своей собственной, и великую усталость. И про последнюю надежду он все понял. И хотя не было никакой вероятности, что Михаил Анатольевич сможет хоть чем-то помочь, он повиновался внезапному импульсу, не желая, чтобы этот человек ушел с таким выражением в глазах.
— Подождите, — торопливо сказал он. — Я, конечно, не чародей… но я, кажется, знаю одного… может, вы хотя бы расскажете, что у вас стряслось?
Никса немедленно остановился и снова повернулся к нему. Зеленые глаза просияли, на губах появилась улыбка, и движения его сделались легкими и порывистыми. И глядя на его радость, на эту возродившуюся к жизни надежду, почувствовал себя Михаил Анатольевич и впрямь колдуном. И негодяем к тому же. Но отступать было поздно.
— Охотно, сударь, — сказал Никса. — Но… не желаете ли вы прежде отобедать со мной?
— Желаю, — покорно ответил Михаил Анатольевич и со стеснившимся сердцем пошел следом за Никсой. А тот сразу обнаружил необходимую вывеску и устремился к ней, с трудом сдерживая нетерпение и кое-как приноравливая широкий свой шаг к походке смилостивившегося чародея.
* * *
— Я — король, — сказал молодой человек, и Михаил Анатольевич, вздрогнув, опустил взгляд в кофейную чашку.
Пока обедали, он успел вовсе позабыть о предполагаемом безумии своего неожиданного сотрапезника, ибо тот, напротив, казался наделен и здравым смыслом, и уверенностью в себе, и приятными манерами. Официант обслуживал их так почтительно и так подобострастно улыбался в ответ на старомодное обращение «сударь», что Михаил Анатольевич позабыл даже о своем неприличном костюме, будто именно в таком виде и следовало ходить по ресторанам. Достоинство его спутника было весьма убедительным.
Они сидели в уголке у окна, откуда виден был весь зал, почти пустой в это время дня, и ничто не мешало откровенному разговору.
