Но тянуть время дальше он был не в силах. Поморщившись от звука чиркнувшей спички, он смотрел затаив дыхание, как разгорается пламя свечи и слабый свет растекается по всему огромному залу. По краям легли неясные тени, но картины были видны хорошо.
И тогда он принялся изучать их.
Так, это брат Леонардо. А это, в военной форме, Джамбаттиста. Да. А это Филиппо со своей юной женой Терезой. Всех их он знал. Но вот он увидел то лицо, которое искал. И сходство снова ужаснуло его.
«Вылитый Карло». Эти слова назойливо звучали у него в ушах, и он поднес свечу ближе к холсту и начал двигать ее взад и вперед, пока не добился исчезновения раздражающего отсвета. У молодого человека были его черные волосы, его высокий и широкий, нисколько не скошенный лоб, тот же чуть великоватый рот, те же высокие скулы. Но что делало обоих особенно похожими, так это глаза – большие, широко расставленные. Любой, кто смотрел в черные глаза Тонио, чувствовал, что куда-то уплывает. И такое же чувство испытал он сейчас, глядя на это маленькое подобие себя самого, затерявшееся среди десятка похожих, одетых в черное мужчин, ласково глядевших на него с холстов.
– Но кто ты? – прошептал он.
Он переходил от лица к лицу. Здесь были и двоюродные братья, некоторых из них он не знал. Но это ничего не доказывало. И все же он не мог не заметить, что этот странный двойник его самого изображен на портрете рядом с Андреа. Точнее говоря, он стоит между Леонардо и Андреа, и рука Андреа лежит на плече этого двойника!
– Нет, это невозможно, – прошептал Тонио, хотя именно этого доказательства он искал.
Он продолжал разглядывать портреты. На одном была изображена Кьяра, первая жена Андреа, и снова он, тот маленький «Тонио», сидел у ее ног вместе с остальными братьями.
Но были и более несомненные доказательства.
Он понял это, пока стоял у портретов как прикованный. Ведь есть и другие картины, где изображены только его братья и их родители, не в окружении дальних родственников и разных чужих людей.
И он быстро и в то же время по возможности бесшумно подошел к дверям столовой и открыл их.
Там висела большая картина, изображавшая сбор всей семьи за столом, та самая картина, что всегда мучила его. И даже с того места, где он стоял теперь, было видно, что на ней нет Карло. Он почувствовал слабость, то ли от облегчения, то ли от разочарования. Он сам не знал отчего. И в то же время у него не было пока оснований ни для того ни для другого.
