– Он – величайший певец в мире, – донеслось до него. – Что вы об этом скажете?
Потом кто-то отчетливо назвал фамилию Трески, а затем снова повторил: «Трески», но с именем Карло – «Карло Трески».
– Вы нас не представите? – послышался тот же мужской голос. – Ведь это Марк Антонио Трески, правда?
– Вылитый Карло, – сказал кто-то, и Алессандро, мягко повернув Тонио к кучке молодых людей, начал перечислять их имена, и они кивали, представляясь, а потом кто-то спросил Алессандро, считает ли он, что Каффарелли – лучший певец в Европе.
Все это казалось Тонио чудесным. Но внимание Алессандро было полностью обращено к нему, и во внезапном порыве чувств он предложил певцу выпить с ним по бокалу вина.
– С превеликим удовольствием, – откликнулся Алессандро. Он выбрал две английские газеты и быстро за них уплатил. – Что до Каффарелли, – кинул он через плечо, – то я узнаю, насколько он велик, когда услышу его.
– Это новая опера? Этот Каффарелли приезжает сюда? – спросил Тонио. Ему здесь нравилось, и нравилось даже то, что все хотели познакомиться с ним.
Но Алессандро вел его к двери; несколько человек поднялись, чтобы кивнуть ему.
А потом случилась встреча, которой суждено было поменять цвет неба и вид белоснежных облаков и омрачить весь этот день.
Один из молодых патрициев проследовал за ними в аркаду. Высокий блондин с проседью, с кожей такой смуглой, словно он побывал в какой-то тропической стране и ему там пришлось несладко. На нем было не официальное платье, а широкий и свободный табарро[14], и было во всем его облике что-то почти угрожающее, хотя Тонио, мельком взглянув на него, не мог понять, почему ему так казалось.
– Вы не могли бы выбрать кафе? – обратился Тонио к Алессандро.
Это был хитрый план. Анджело побаивался Алессандро, как, впрочем, побаивался теперь и самого Тонио. Наконец-то. Жизнь становилась все лучше и лучше.
Но тот человек неожиданно коснулся руки Тонио.
– Ты не помнишь меня?
– Нет, синьор. Должен признаться, нет, – улыбнулся Тонио. – Простите, пожалуйста.
Но тут же у него возникло какое-то странное ощущение. Тон, которым говорил этот человек, был вежливым, но его выцветшие голубые глаза, слегка слезящиеся, словно от какой-то болезни, смотрели на него холодно.
– Ну да. Но мне любопытно узнать, – продолжал мужчина, – давно ли ты получал известия от своего брата Карло?
Какое-то мгновение Тонио в изумлении смотрел на этого человека. Ровный шум площади вдруг превратился в нестерпимую разноголосицу, и в ушах что-то громко застучало, искажая все звуки. Он хотел сказать поспешно: «Вы, верно, ошиблись», но услышал лишь свое затрудненное дыхание и почувствовал физическую слабость, столь для него необычную, что даже закружилась голова.
