– Вот как! Не может быть!
Я помимо своей воли выпускаю горячие руки подруги… Потом тут же снова хватаю их, боясь обидеть Анни… Она не убирает рук, безжизненных, нежных, она погрузилась в воспоминания:
– Прошёл месяц, а он всё ещё не расстался со мной, Клодина! И не брал у меня денег…
– Скажите на милость!
– Но я за всё платила.
– Всё-таки!
– Он искал работу и никак не мог найти. Днём. А ночью он об этом не думал. Он думал только обо мне, а я о нём.
Я несколько нарочито рассмеялась:
– Похоже, сеньор Вандрамен оказался в постели Геркулесом?
– Бог мой, конечно, нет… – признаёт Анни, сохраняя благовоспитанное выражение. – Дело не в этом… Юный, порывистый, порочный горожанин с оставшейся от коллежа привычкой выставлять напоказ проявления… своего физического естества, а если нужно, самому их вызывать… Начитался дурных книжек и старался выполнить, может быть, с излишней тщательностью, всё, что в них написано…
– А вы?
– Я… – она нерешительно, словно пьяная, взмахивает рукой, – я покорялась его реминисценциям, нововведениям… и платила. Но думаю всё же, скорее я осталась у него в должниках.
(Уж наверное, он постарался – за её-то деньги…)
– И что же с театром?
– Ах да… Ну так вот. Однажды вечером он вернулся в гостиницу очень поздно, важный, взволнованный. Долго ходил взад-вперёд по комнате и наконец сообщил, что получил работу в пантомиме в «Патюрене». И я поняла, что нашей связи приходит конец… Тем более что, как только начались репетиции, он стал с воодушевлением рассказывать об одной рыжей англичанке, девушке из хорошей семьи, которая ушла из дома. «Она неотразима, – без конца твердил он. – Какая фигура! И грациозность движений, и чувство ритма – да у неё каждый жест полон благородства…» Его послушать, так лучше этой Иве Лестер и быть никого не могло. Я, Клодина, считала дни до премьеры, когда кончатся злосчастные репетиции, отбиравшие у меня Огюста на целый день… Он возвращался усталый, рассеянный, он… стал любить меня самым банальным образом, наспех, без фантазии…
За два дня до премьеры, которой я с таким нетерпением дожидалась, вдруг вбегает обезумевший Огюст: «Надевай шляпу, быстро. Пошли со мной». – «Куда?» – «В „Патюрен“». И рассказывает мне по дороге поразительную вещь: рыжую англичанку забрали назад родители, и она, не попрощавшись, отбыла, оставив труппу и директора в полной растерянности… Я всё не могла его понять, и он объяснил: «Будешь играть ты, напялим на тебя рыжий парик, за двое суток я успею тебе всё вдолбить, и дело сделано! Поняла теперь? На афише останется дочка лорда, и билеты не придётся возвращать». Клодина, если бы вы знали! Я совершенно обезумела!
