В ней она полагает в основу всего три великих принципа, на которых основывается создание мыслеформ, порождённых умственным действием: 1) свойство мысли определяет её цвет; 2) природа мысли определяет её форму; 3) точность мысли определяет ясность очертания. Приводя примеры зависимости цвета от качеств мыслеформы, она продолжает: "Если астральное и ментальное тела вибрируют под влиянием благочестия, то на ауре распространяется голубоватый цвет, более или менее яркий, прекрасный и чистый, смотря по степени глубины, возвышенности и чистоты испытываемого чувства. В церкви наблюдатель может видеть, как рождаются подобные мыслеформы, вообще довольно смутные в своих очертаниях, но образующие клубящиеся массы голубых облаков. Очень часто их цвет бывает несколько загрязнён присутствию эгоистических чувств, и тогда голубой смешивается с коричневыми тёмными тонами и теряет свою яркость и чистоту. Но набожная мысль, исходящая от чистого сердца, имеет очень красивый цвет, подобный глубокой синеве летнего неба. Через эти голубые облака часто сияют чрезвычайно блестящие золотые звёздочки, поднимающиеся в виде фонтана искр.
Гнев показывается красным цветом всех оттенков, начиная с кирпично-красного и кончая ярко-алым; зверский гнев проявляется вспышками мрачно-красного цвета, сверкающими из тёмно-коричневых облаков, тогда как благородному негодованию соответствует живой алый цвет, не лишённый некоторой красоты, но вызывающий неприятный трепет.
Любовь посылает розовые облака различных тонов — от тускло-малинового оттенка, когда любовь отличается животным характером, розово-красного цвета, смешанного с коричневым, когда любовь эгоистична, и тускло-зелёного, когда она ревнива, до утончённо-розового, подобного первым лучам рассвета, когда любовь очищена от всего эгоистичного и истекает всё ширящимися кругами великодушной и безличной нежности и сострадания ко всем нуждающимся в этом.
Интеллект производит жёлтые мыслеформы, а чистый разум, обращённый к духовным целям, даёт очень тонкий и красивый жёлтый цвет. Когда же он направлен к целям более эгоистическим и могущим иметь тщеславный характер, то даёт более тёмные тона и, в этом случае, цвет приобретает более глубокий и яркий оранжевый оттенок." ("Lucifer", т. XIX, с. 71).
Конечно же, надо учитывать, что предыдущая цитата описывает сразу и ментальные мыслеформы, и астральные, и некоторым из упомянутых чувств для выражения требуется материя как плана высшего, так и низшего. Далее там приводятся примеры прекрасных форм, подобных цветам и раковинам, и принимаемых иногда нашими самыми возвышенными мыслями. Особо упоминаются и нередкие случаи, когда мысль, принявшую человеческую форму, могут спутать с привидением: "Мыслеформа может иногда принять вид своего автора. Если человек сильно хочет присутствовать в определённом месте или же посетить другое лицо и быть им увиденным, то мыслеформа может принять его образ настолько хорошо, что присутствующий в этом месте ясновидящий вероятно счёл бы это видение за появление своего друга в астральном теле. Такая мыслеформа может даже передать послание, если это было частью её содержания. В таком случае она пробуждает в астральном теле человека, до которого она доходит, вибрации, подобные её собственным, и они от астрального тела передаются мозгу, где могут быть переведены в мысль или фразу. Наконец, мыслеформа передаёт своему творцу, через посредство соединяющей их магической связи, вибрации, запечатлевшиеся в ней самой." Читатель, пожелавший хорошенько уяснить себе эту очень сложную часть нашего предмета, должен будет весьма тщательно прочесть всё сочинение целиком. Будучи сопровождено замечательно исполненными цветными иллюстрации, оно позволяет тем, кто ещё не может видеть мыслеформы самостоятельно, приблизиться к пониманию того, что же в действительности они собой представляют, гораздо лучше, чем всё ранее написанное.
