ОШИВЕНСКИЙ:
Знаете что, Федор Федорович, потушите, голубчик, большой свет. Только лишний расход. (Он садится в плетеное кресло у стойки и без интереса просматривает газету. Потом задумывается, раза два зевает.)
ТАУБЕНДОРФ:
(Подходит к столику на авансцене, у которого сели Марианна и Кузнецов.) Что прикажете? Вина, ликёру?
КУЗНЕЦОВ:
Все равно. Ну, скажем, шерри-бренди.
МАРИАННА:
Странно: мне Ольга Павловна никогда ничего не рассказывала про вас.
КУЗНЕЦОВ:
И хорошо делала. Вы завтра вечером свободны?
МАРИАННА:
А вам это очень интересно знать?
КУЗНЕЦОВ:
В таком случае я вас встречу ровно в десять часов, в холле гостиницы «Элизиум». И Люлю притащите. Я буду с Таубендорфом.
МАРИАННА:
Вы с ума сошли.
КУЗНЕЦОВ:
И мы вчетвером поедем в какое-нибудь резвое место.
МАРИАННА:
Нет, вы совершенно невероятный человек. Можно подумать, что вы меня и мою подругу знаете уже сто лет. Мне не нужно было пить этот ликёр. Когда я так устаю, мне не нужно пить ликёр. А я ужасно устала… Эти съемки… Моя роль — самая ответственная во всем фильме. Роль коммунистки. Адски трудная роль. Вы что, — давно в Берлине?
КУЗНЕЦОВ:
Около двух часов.
МАРИАННА:
И вот представьте себе, — я должна была сегодня восемнадцать раз, восемнадцать раз подряд проделать одну и ту же сцену. Это была, конечно, не моя вина. Виновата была Пиа Мора. Она, конечно, очень знаменитая, — но, между нами говоря, — если она играет героиню, то только потому, что… ну, одним словом, потому что она в хороших отношениях с Мозером. Я видела, как она злилась, что у меня выходит лучше…
КУЗНЕЦОВ:
(Таубендорфу, через плечо.) Коля, мы завтра все вместе едем кутить. Ладно?
ТАУБЕНДОРФ:
Как хочешь, Алеша. Я всегда готов.
КУЗНЕЦОВ:
Вот и хорошо. А теперь…
МАРИАННА:
Барон, найдите мою сумку, — я ее где-то у телефона посеяла.
ТАУБЕНДОРФ:
Слушаюсь.
КУЗНЕЦОВ:
А теперь я хочу вам сказать: вы мне очень нравитесь, — особенно ваши ноги.
ТАУБЕНДОРФ:
(Возвращается с сумкой.) Пожалуйте.
МАРИАННА:
Спасибо, милый барон. Пора идти. Здесь слишком романтическая атмосфера. Этот полусвет…
КУЗНЕЦОВ:
(Встает.) Я всегда любил полусвет. Пойдемте. Вы должны мне показать дорогу в пансион Браун.
ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ:
А ваша шляпа, господин Кузнецов?
КУЗНЕЦОВ:
Не употребляю. Эге, хозяин задрыхал. Не стану будить его. До свидания, Федор Федорович, — так вас, кажется, величать? Коля, с меня сколько?
ТАУБЕНДОРФ:
Полторы марки. Чаевые включены. До завтра, Марианночка, до завтра, Алеша. В половине девятого.
КУЗНЕЦОВ:
А ты, солнце, не путай. Я сказал — в восемь.
