- Вы это самое... бросьте мне тут вашего Эренбурга распространять! Учитель литературы вспыхнул: - Но ведь его все читают!.. - Все! Вы это мне бросьте: все!
Учитель литературы померк и сквозь зубы промолвил: Предательница!
Директор сжал в кулаке связку ключей и сказал: - Вы у меня вот здесь, в кулаке! - и пошел, бренча ключами.
Мальчик проскользнул мимо рассерженных мужчин. Он взбежал на второй этаж, пробежал половину вымершего коридора, потянул ручку двери и зажмурился. В классе ярко и сухо горело электричество. Зоя Николаевна стояла у стола и говорила громко, раздельно. Она закончила предложение и перевела взгляд на мальчика. Он стоял у двери: стрижка наголо, глаза черные, уши горят. Взъерошенный. Портфель грязный. Она присмотрелась.
- Что это у тебя в карманах? - удивленно спросила учительница.
Все сорок пар детских глаз впились в мальчика. Мальчик молчал. Он чувствовал, как с мокрых галош стекает вода, просачивается сквозь ткань кармана, сквозь коричневые чулочки, неприятно холодит ноги.
- Я спрашиваю: что у тебя в карманах? - отчеканила каждое слово учительница. - Ничего...- пролепетал мальчик. Подойди сюда.
Он подошел, кособокий от застенчивости. Зоя Николаевна приподняла край гимнастерки, потянула и вытащила черную галошу с кисельными внутренностями. Она взяла галошу двумя пальцами, подняла, показала классу и произнесла одно слово: - Галоша.
Класс громыхнул, завизжал и загавкал. Детишки- многие из них рахитичные, с чахлыми лицами - повалились на парты, схватились за животики. Смеялись: Адрианов, Баранов, Беккенин, который потом оказался татарином, и слабовыраженный вундеркинд Берман. Дорофеев и Жулев смеялись, обнявшись, как Герцен и Огарев. Толстушка Васильева с выпученными глазами, страдая базедовой болезнью, смеялась преждевременно взрослым грудным смехом, пускала пузыри великолепная Кира Каплина, повизгивала маленькая мартышка Нарышкина (через пять лет Изя спросит: "Ты не из тех ли Нарышкиных? Что молчишь? Уже не страшно".- А она просто не понимает: из каких это тех? Она Нарышкина из Южинского переулка). Смеялись: Горяинова, которая уехала в двухгодичную командировку с мужем: вертлявый Арцыбашсв, он впоследствии станет довольно известным литератором, вступит в Союз писателей: Трунина, окончившая школу с золотой медалью: Золотарева и врач санэпидемстанции Гусева, а также в тридцать лет поседевшая Гадова - она научилась играть на гитаре. Смеялась Сокина с худенькими ножками, что рано умрет от заражения крови, и курчавая Нюшкина, упавшая в пустую шахту лифта, зато повезло рыжей дуре Труниной: у нее муж- член ЦК, правда, кажется, ВЛКСМ. Повезло и Нелли Петросян: вышла за венгра, всю жизнь будет разговаривать по-венгерски - эгишмегиш - непонятный язык! Смеется тщедушный Богданов; ему через два года могучим ударом ноги Илья Третьяков - вон он смеется на задней парте! - сломает копчик; смеется сластена Лось, она ябеда, Якименко по пьяному делу выкинется из окна, станет инвалидом, родит двойню; Юдина проживет дольше всех: в день своего девяностолетия она выйдет на коммунальную кухню в пестром купальном костюмчике. Потрясенные соседи разразятся аплодисментами. Не смеялся один Хохлов, потому что он никогда не смеется. Смеялись: математик Сукач, что переедет жить в Воркуту; убийца Коля Максимов, он зарежет хозяина голубятни; тряслись от хохота фарцовщик Верченко, ходивший с малых лет клянчить у иностранцев жвачку под гостиницу "Пекин", и Саша Херасков. Им вторили Зайцев, очкарик Шуб и румынка, из антифашистской семьи Стелла Диккенс. Прапорщик Щапов, контуженный в колониальной кампании, каратист Чемоданов и Вагнер, безгрудая Вагнер, кукарекали что было мочи. Баклажанова, Муханов и Клышко попадали от хохота в проход, как какие-нибудь фрукты.
