— Прося, Просенька, выйди, дружок… — Под ржавыми переборами батареи энергично зашуршало. — Это моя подруга Прося. Ей не нравится, когда ее называют крысой. Она у меня почти ручная.
Виктория Павловна увлеченно мучила сухарик пустыми розовыми деснами, поминутно обмакивая его в чай. Может быть, она и вправду ничего не знала… А может быть, обиделась на долгое забвение… Вадим уже подгадывал время к последнему поезду, как вдруг Виктория Павловна заговорила громким свистящим шепотом:
— А об этом я молчу уже десять лет, нет, почти двадцать. В конце восьмидесятых я работала оформителем в театре. Это уж потом меня выпихнули за сто первый, слишком много писем писала, все о той экспедиции… Так вот, однажды летним вечером, в сквере у Никитских ворот я неожиданно встретила Якова Блуда! Он вышел из шикарной черной машины. Даже стекла были черные!
Виктория Павловна многозначительно умолкла, наблюдая за лицом следователя, но оно было непроницаемо.
— Он был в той самой экспедиции, которой вы все же заинтересовались. Так вот, он за эти двадцать лет ничуть не изменился! Прямо-таки «вечный жид»! — Виктория Павловна понизила голос до басовитого шепота. — Я так испугалась! В первую минуту даже решила, что обозналась, ведь все они погибли! Официальный некролог, ну, вы понимаете… Но он тоже узнал меня, потому и исчез так быстро; юркнул обратно в машину, как крыса, и дал газу.
Вадим силился припомнить что-либо относительно Якова Блуда, но ничего примечательного об этом человеке в сохранившейся части дела не содержалось. Невзирая на риск заночевать в вымирающем поселке, Вадим попытался еще что-либо разузнать о персонаже, внезапно вынырнувшем из пучины времен.
— Виктория Павловна, опишите мне его, пожалуйста, ну, как художник.
— Ну, ничего художественного в его внешности не было. Он был похож на популярного в те годы гипнотизера. Такой, знаете, юркий, черненький. Глаза выразительные, но как будто немолодые… Смотрел исподлобья, почти не смаргивая. Я бы даже нарисовала вам его портрет, но сейчас не смогу, руки болят. В экспедиции он был чужаком. Наши «молодые академики» оказались шумным, веселым и остроумным народом. А этот держался особняком. Вот, пожалуй, один случай стоит вашего внимания.
В середине мая наши археологи Корнилий и Степан уплыли за озеро. Вечером поднялся ветер. А на берегу и в воде торчат высокие валуны, почти скалы. Начальник экспедиции Ростовцев приказал поставить на берегу сигнальщика с фонарем, чтобы ребята смогли в темноте войти в бухту. Договорились по часу дежурить на берегу. Даже я свой час отстояла. Ледяной ливень, ветер, но надо спасать наших археологов. Яков должен был стоять уже около полуночи. Так он фонарь повесил на ребра, рыбаки сушили сети, а сам ушел в избу греться. Ребра-то и завалились от бури. Через час его пришел менять наш антрополог Гуськов… Иван. Фонарь разбит, Якова нет. Ну, в общем, ребята наши все же вошли в бухту. А Гуськов утром сказал во всеуслышанье, что люди, как биологические особи, не равны. И что будь его воля, он разделил бы человечество на людь и нелюдь. Нелюдь надо отстреливать, за нее и Бог не спросит…
