— Постой, постой, брат, мне думается, что те «руськие письмены» были, скорее всего, какой-нибудь заимствованной руницей, которой писали северные народы свои примитивные календари, — с мягким укором прервал его Серапион. — В этом вопросе разумнее доверяться другим свидетельствам: «Прежде убо словене не имеху книг» — это «Сказание о письменах» черноризца Храбра. Десятый век от Рождества Христова. На Руси не было и не могло быть книг!
— Но ведь слово «книга»… — после паузы вновь заговорил отец Гурий, — русское, коренное и рождено оно в недрах нашего языка. Вот смотри, сложено оно из двух корней. Первый — «кн», безусловно, означает «гнозис», «знание», «жна» на санскрите. А корень «га» означает «путь», «дорогу». «Книга» — дословно «приводящая к знаниям, путь познания мира».
Серапион, перекрестив себя и бокал, отпил вина и деликатно надкусил розовое яблочко, но, передумав, отложил…
— Я скажу тебе больше, брат. Больше, чем ты сейчас способен вместить. И то лишь в надежде на твою скрытность. «Книга» — действительно русское слово и обозначает «связанное в порядке». — Серапион выждал с минуту, наблюдая за переменами в лице отца Гурия, потом продолжил: — Да, мой любезный брат. «Кон» — это закон, порядок, «иго» — узы, связь. Именно такому определению соответствует «Велесова книга». Она состояла, как тебе известно, из деревянных дощечек, нанизанных на шнурок. И я видел такие книги во множестве…
— Где? — выдохнул отец Гурий.
— В Библиотеке Ватикана, в тайном хранилище. Там есть особый славянский отдел…
Серапион действительно был в Ватикане полтора года назад в составе экуменистской делегации, но столь глубокого его проникновения в тайны церковного государства нельзя было и предположить.
— Ты же знаешь, у меня везде близкие друзья… Ну что дальше? Молчишь? А известно ли тебе, что на кресте Господа нашего была сделана надпись на иудейском, латинском и греческом, никаких «руських письмен» там не было. Скажи мне, что это значит?
Отец Гурий подавленно молчал.
— А значит это лишь одно: все прочие буквы и начертания — не от Бога. Святые Кирилл и Мефодий дали русским святые письмена. А то, глядишь, до сих пор держались бы хвостами за ветки.
Серапион аккуратно дожевал яблоко, отер уста платочком и, водрузив на горбике носа серебряные очки, раскрыл тяжелую книгу с медными уголками и крохотным замочком на переплете. Шелестя страницами, он углубился в поиски.
— Вот послушай, как поступали с тайным знанием святые отцы. — Голос Серапиона зазвучал ровно, с легким укором: — «…Когда услыхал святой Ефрем Пустынник о распространении учения еретика Аполлинария, то немедля оставляет он свою пустыню и входит в Константинополь. В состязаниях словесных сего еретика победить не могли, ибо книги свои он использовал как сильнейшее оружие. Наиболее победительные книги свои он хранил у сожительницы. К ней-то и явился святой Ефрем. Сказавшись учеником Аполлинария, он много хвалил его в глазах женщины. После он упросил дать ему Аполлинариевы книги на малое время. Уверившись в нем, женщина дала ему книги своего друга. Придя в обитель свою, святой Ефрем изготовил особенный клей и, отгибая по одной, склеил все страницы, пока книги не стали как бы единым куском дерева или камня. После он вернул книги женщине. Она, не заметив ничего, спрятала вновь книги. Случился потом спор у православных с еретиком Аполлинарием, уже сильно состарившимся. Но так как на диспуте он даже не смог раскрыть своих книг, то вскоре от великой скорби и стыда лишился жизни…» И поделом, горе тому, кто соблазнит хоть одного из малых сих!
