…Конференц-зал постепенно наполняется. Скоро, видимо, начнут. Хотя я, признаться, совершенно не представляю, что нового нам тут могут сообщить. Похоже, оправдывается афоризм академика Перкиса: „Человечество так долго готовилось к Контакту, что оказалось совершенно к нему не готово…“
После того как я принес бедняге Клеру все возможные извинения, он смягчился и даже согласился дать мне интервью. Суть дела, по его словам, сводилась к следующему. Пять часов назад ЛРТ принял сигналы от внеземной цивилизации. То есть тогда еще не было известно, что от внеземной, но, во-первых, импульсы были прямоугольными, чистая морзянка, а во-вторых, в том направлении, откуда они пришли — а пришли они из созвездия Девы, — ни бакенов, ни кораблей Космофлота не было.
Сигнал расшифровали с поразительной быстротой. По словам Клера, он был устроен так, чтобы любой дурак сразу все понял. И вот что оказалось. Сигнал нес описание некоего устройства.
— Понимаете, — горячился Клер. — С точки зрения техники здесь все ясно. Это спутник, несущий огромной мощности радиопередатчик, компьютер, который им управляет, и ядерный реактор, подающий туда энергию. Все очень просто. Но вот с точкизрения морали…
— При чем тут мораль? — не понял я.
— Как при чем? — Клер в запале хлопнул ладонью по столу и — в силу слабого притяжения — слегка оторвался от кресла. — Ведь совершенно ясно, что нам предлагают собрать эту штуку! Кот в мешке! Что будет потом?!
Дальнейшие события известны в общем-то хорошо, так что я буду краток при их описании. Хотя я мог бы рассказать много интересного — ведь меня, как „инопланетяноненавистника“, приглашали на все мало-мальски важные мероприятия и сторонники и противники Контакта. Оба, так сказать, лагеря.
Ибо мир раскололся. Одни считали, что нам честно предложена рука дружбы и игнорировать ее глупо, да и невежливо. А другие столь же убежденно утверждали, что это ловушка, и по Сигналу передатчика, как по пеленгу, устремятся на Землю… Кто именно устремится — неизвестно, но в вариантах недостатка не было.
Очень скоро я осознал, что речь идет о „прокручивании“ в масштабах всей планеты старой русской поговорки „и хочется, и колется“. Самое обидное, что, кроме этих двух аргументов — насчет „хочется“ и „колется“, я за все три года так ничего и не услышал.
Дискуссия, развернувшаяся вокруг того, запускать или не запускать спутник, начавшись в тиши ученых кабинетов, мигом выплеснулась на страницы газет, проникла на кухни и в офисы, экраны кино и в армию.
