Скрипка | страница 8
Итак, кругом валялся хлам, пустые банки и крошки от печенья, в углах скопились комья пыли и даже листья – наверное, где-то, скорее всего в хозяйской спальне, которую мы никогда не использовали, открылось окно и ветер принес листья на оранжевый ковер.
Я прошла в гостиную. Легла на пол. Хотела протянуть руку и нажать кнопку, чтобы снова зазвучала вторая часть – только Бетховен, властитель этой боли. Но я не смогла это сделать.
Даже Маленький Гений Моцарт пришелся бы сейчас кстати – будто ангелочки беспечно болтают, смеются и крутят сальто в божественном свете. Мне хотелось… Но я не двигалась с места… много часов. Моцарт звучал в моей голове: я слышала пение его безудержной скрипки; для меня всегда превыше всего была скрипка и только скрипка.
Временами я слышала Бетховена; еще большее счастье, выраженное в его одном-единственном Концерте для скрипки, давным-давно выученном мною наизусть – я имею в виду, конечно, несложные мелодии соло. Но в доме, где наверху покоилось мертвое тело, а я лежала на полу гостиной, музыка не звучала. Пол был холодным. Стояла весна, и погода в последние дни менялась от жары до зимней промозглости. «Что ж, раз холодает, то тело лучше сохранится», – подумалось мне.
В дверь постучали, но, не дождавшись ответа, ушли. Шум на улице достиг своего пика, а потом вдруг наступила тишина. Автоответчик произносил одну ложь за другой. Щелк и щелк, щелк и щелк.
Потом я заснула – наверное, впервые за эти дни. И мне приснился красивейший сон.
Глава 2
Мне приснилось море при ясном солнечном свете, но такое, какого я в жизни не видела. Суша представляла собой огромную люльку, в которой шевелилась морская вода, – подобное можно увидеть в Вайкики или вдоль побережья к югу от Сан-Франциско, – далекие земляные выступы, возвышавшиеся справа и слева, словно отчаянно пытались удержать воду.
Это было яростное блестящее море под лучами огромного сияющего солнца, хотя самого светила над головой не было – только его сияние. На берег накатывали огромные пенящиеся волны, они вспыхивали на секунду сочным зеленым огнем, прежде чем разбиться, а затем каждая будто исполняла некий невообразимо прекрасный танец.
Из каждой умирающей волны поднималась пушистая пена и разбивалась на отдельные остренькие пики – шесть или восемь из одной волны, – и эти пики были очень похожи на людей, которые стремились выбраться на сушу, на пляж, а может быть, просто к солнцу, – на людей, созданных из сверкающих воздушных пузырьков.