Он не произнес ни слова. Он был испуган. Точнее, я бы сказал – встревожен. Нет, все же более чем встревожен. Вероятно, он чувствовал, что эта встреча может стать последней в его жизни. Кому-то все-таки удалось до него добраться. И уже слишком поздно хвататься за оружие или пытаться сделать что-то еще. Тем не менее страха передо мной я в нем не ощущал.
Будь я проклят, если он в первый же миг не понял, что перед ним не человеческое существо.
Быстро преодолев разделявшее нас расстояние, я взял в ладони его лицо. Он сразу же задрожал и по–крылся потом, однако мгновенным движением руки сдернул с меня очки, которые тут же упали на пол.
– О, как восхитительно оказаться наконец ря–дом с тобой – прошептал я.
Он был не в силах выдавить из себя хоть слово. Ни один смертный, попав в мои объятия, не мог – да и не должен был – произнести ничего, кроме молитв. А этот человек не умел молиться. Чувствуя, как креп–ко держат его лицо ледяные руки, и не смея пошеве–литься, он взглянул мне прямо в глаза и долго всматривался в них, пока наконец не понял, кто перед ним стоит… Не человек!
Меня поразила его реакция. Конечно, мне и рань–ше приходилось попадать в аналогичные ситуации – меня, точнее то, чем я, по сути, являюсь, узнавали во многих местах по всему миру. Однако такое узна–вание всегда сопровождалось молитвами, утратой способности разумно мыслить или иным издревле присущим человеку поведением в подобных обстоя–тельствах. Даже в старой доброй Европе, где верили в существование носферату, люди успевали выкрик–нуть хотя бы несколько слов молитвы, прежде чем я вонзал в них зубы.
Но как, скажите, следует расценить вот это? Что означает его пристальный взгляд и напускная сме–лость закоренелого преступника?
– Хочешь умереть так же, как и жил? – шепотом спросил я.
Мысль о Доре словно вдохнула в него новые силы и заставила действовать. Он яростно вцепился в мои ру–ки, мертвой хваткой державшие его за лицо, однако, почувствовав их поистине каменную крепость, попы–тался действовать по-другому: принялся извиваться и конвульсивно дергаться, стараясь выскользнуть из мо–их ладоней. Бесполезно. Он зашипел от бессилия.
Меня вдруг охватила необъяснимая жалость к это–му человеку. Я решил, что должен проявить мило–сердие и перестать мучить его столь безжалостно. В конце концов, он так много знает и понимает. «Ты наблюдал за ним в течение стольких месяцев, – уго–варивал я себя, – и теперь не должен затягивать раз–вязку. Но, с другой стороны, где и когда тебе пред–ставится возможность отыскать еще одну такую жертву?»
