– Вы, наверное, и не помните, так как говорили от чистого сердца. Вы сказали, что я заслужил свой прекрасный дом, так как принес много радости людям. – Он улыбнулся Синди. – Я теперь стараюсь жить так, чтобы не разочаровать вас.
Синди отвернулась. В этот момент она уже была готова сказать, что заманивает его в ловушку, но, подумав, что отец и Уинн ждут, а для такого богача, как Эллиот, пятьдесят тысяч – не большие деньги, подавила в себе это желание.
– Спасибо, – сказала она. – Я действительно так думаю, и вы не можете разочаровать меня.
Эллиота удивляла скованность Синди, и так как она продолжала молчать, он спросил:
– Что-то не так, детка? О чем вы думаете?
Синди вздрогнула:
– Что вы?! Я просто думаю, как я счастлива, и какой вы добрый.
Эллиот рассмеялся:
– Бросьте, не льстите мне. Я просто веду себя как нормальный человек.
– Правда? – Синди подумала об Уинне и в первый раз осознала, как тому не хватает доброты, а ведь это качество куда важней, чем красота. Сравнивая Уинна с Эллиотом и последнего с Джоем, она решила, что киноактер и отец имеют что-то общее, а именно – теплоту, которая начисто отсутствует у Уинна.
– Далеко не каждый, обладая такой известностью и богатством, – спокойно сказала Синди, – будет тратить свое время на знакомство с такими людьми, как я и мой отец.
– Вы так думаете? – Но он знал, что она права. И еще подумал о том, что, если бы «Пасифик пикчерз» возобновила с ним контракт, он бы, вероятно, не стал утруждать себя этим знакомством. Теперь он почти жалел, что поехал. Старик скорей всего зануда, ну да долго задерживаться он не собирается.
– Еду повидать агента, – сказал он. – Наверное, начну опять сниматься.
Синди обернулась к нему с таким сияющим видом, что ему стало неловко за ложь.
– О, я так рада! Я ведь читала в газетах о вашем несчастье и очень расстроилась за вас. Как ужасно!
– К сожалению, такое случается на свете. – Он помолчал и продолжил: – Моя левая ступня теперь сделана из металла. – И остро взглянул на нее: – Вас это шокирует?
– Шокирует? Меня? Но почему? У вас прекрасная походка, и совершенно ничего не заметно.
– Да, но это становится заметным, когда я снимаю ботинок. – Горечь, прозвучавшая в его голосе, заставила ее вздрогнуть.
– Да, я понимаю… Мне очень жаль.
– А почему вы жалеете меня?
Она молчала в нерешительности.
– Ну, говорите же.
– Вам, должно быть, тяжело, но вы не должны позволять, чтобы такие мысли портили вам жизнь. – Она замешкалась. – И так ли это важно, если люди любят друг друга…
