Пандора | страница 15
«Счастлив это слышать, – сказал ты, а потом, склонившись ко мне, пояснил: – Я не хочу сказать, что мы не приносим с собой свои человеческие души, свою историю, – конечно приносим.
Я помню, давным-давно Арман рассказывал мне, как он задал Лестату вопрос: «Как же мне понять человеческую расу?» «Прочти или посмотри все пьесы Шекспира, и ты узнаешь о человеческой расе все, что нужно знать», – ответил ему Лестат.
Арман так и сделал. Он проглотил стихи, посетил спектакли, даже посмотрел великолепные новые фильмы с участием Лоуренса Фишбурна, Кеннета Браны и Леонардо Ди Каприо. И вот что сказал Арман по вопросу своего обучения во время нашего последнего разговора: «Лестат был прав. Он дал мне не книги – он дал мне ключ к пониманию. Этот Шекспир пишет…» И я процитирую здесь и Армана, и Шекспира, прочту его вам так, как мне читал Арман, – как будто это говорит мое сердце:
«Вот что он пишет, – сказал мне Арман, – и все мы понимаем, что это истинная правда, и перед ее лицом рано или поздно падет любое откровение, но мы испытываем потребность любить эти слова, потребность услышать их снова! Потребность запомнить их! Потребность не забывать ни единого слова»».
Мы оба помолчали. Ты опустил глаза и подпер рукой подбородок. Я знала, что на тебе лежит весь груз ответственности за уход Армана на солнце, и мне так понравились стихи и то, как ты их прочел.
Наконец я сказала:
«А я получаю удовольствие. Подумать только, удовольствие! От того, что ты читаешь мне эти стихи».
Ты улыбнулся.
«Я хочу узнать, чему можно научиться. Я хочу узнать, что можно увидеть! И вот я пришел к вам, к Дочери Тысячелетий, к вампиру, испившему крови самой царицы Акаши, к вам, пережившей две тысячи лет! И я прошу вас, Пандора, пожалуйста, напишите мне что-нибудь, напишите свою историю, напишите что хотите».
Я долгое время не давала никакого ответа. Потом решительно заявила, что не могу. Но что-то во мне шевельнулось. Я услышала и увидела споры и речи давно ушедших веков, увидела, как поднятая свеча поэта осветила те эпохи, которые были любимы мною и потому хорошо мне известны. Другие эпохи не были мне знакомы – я странствовала в неведении, как дух.