— Это чушь, Эллери! — воскликнул инспектор. — Убийцу нельзя определить по следам пальцев на шее жертвы. Такие отпечатки невозможно сравнить…
— Совершенно верно, — прервал его Эллери, — но можно заметить, что кончики пальцев на этих следах направлены необычным образом — не вверх, а вниз.
В наступившем молчании слышалось только тяжелое дыхание собравшихся.
— Дело в том, — продолжал Эллери, — что убийца душил Майру, так сказать, вверх тормашками. Как это могло произойти? Существуют две возможности: либо Майра висела вниз головой над убийцей, либо…
— Ja. Это сделал я, — тупо произнес Бринкерхоф. Он повторял это снова и снова, как фонограф, у которого заела игла.
Из усилителя послышался женский голос: «Но я люблю тебя, дорогой, люблю…»
Глаза Бринкерхофа блеснули, и он шагнул к Великому Горди.
— Вчера я сказал Майре: «Вечером мы будем репетировать новый трюк». После второго представления я видел, как Майра и этот Schweinhund[16] целовались за декорациями, и слышал, что они говорили. Они дурачили меня. Я решил убить ее и убил.
Он закрыл лицо руками и беззвучно заплакал. Это было страшно, и Горди казался окаменевшим от ужаса.
— Потом я увидел следы у нее на шее, — снова забормотал Бринкерхоф. — Они были перевернутыми. Я знал, что это плохо. Поэтому я взял веревку и обмотал ей шею, чтобы скрыть следы. Потом я повесил ее, завязав узел этой Schwein. Он как-то показал его ей, а она — мне.
Акробат умолк.
— Господи! — хрипло сказал Горди. — Я совсем забыл об этом…
— Уведите его, — сухо приказал инспектор полицейскому у двери.
* * *
— Все было совершенно ясно, — объяснял Эллери отцу за кофе. — Либо женщина висела вниз головой над убийцей, либо убийца висел вниз головой над ней. Одно сжатие этих могучих лап… — Он поежился. — Все указывало на акробата. А когда я вспомнил, как сам Бринкерхоф говорил, что они репетировали новый трюк… — Эллери умолк и задумчиво закурил.
— Бедняга, — пробормотал инспектор. — Он не столько плох, сколько туп. А она получила по заслугам.
— Философствуете, инспектор? — усмехнулся Эллери. — В этом деле меня беспокоит не моральный аспект, а совсем другое.
— Беспокоит? — усмехнулся инспектор. — Мне ты кажешься вполне довольным собой.
— Вот как? Но меня в самом деле беспокоит поразительное отсутствие воображения у наших репортеров.
Инспектор обреченно вздохнул.
— Что ты имеешь в виду?
Эллери улыбнулся:
— Ни один из журналистов, освещавших эту проблему, не использовал заголовок, который буквально напрашивается. Они забыли, что одного из участников зовут Горди!
