Вокруг царила церковная тишина, только вместо ладана нестерпимо пахло дезинфекцией. Чтобы хоть как-то разрядить эту едкую тишину, я запустил шутку, натянутую, как резиновая перчатка:
– А тараканов у вас точно не водится? От такого запаха все передохнут!
Доктор с неожиданной прытью откликнулся на шутку:
– Тараканов нет, зато крыс предостаточно! – и рассмеялся пугающим совиным смехом.
Славик солидарно покряхтел, но на лице его был религиозный испуг. Охранник Тоболевского оставался египетски нем.
Я вдруг спохватился, что веду себя фривольно и эгоистично и совсем не поинтересовался здоровьем Бахатова.
Я выдержал паузу и степенно спросил:
– А как чувствует себя пациент Сергей Бахатов?
– Хорошо, – откликнулся частушечным голосом доктор. – Чаек попивает, газетку почитывает.
– А когда его можно будет забрать?
– Да прямо сейчас! Юморист! – доктор открыл дверь в палату.
Я действительно ожидал увидеть Бахатова с чашкой дымя щегося чая в руке, неж ный свет настольной лампы и стопку газет на тумбочке возле кровати. Комната была черной и холодной. Доктор в два прихлопа нашарил выключатель, и на потолке вспыхнул тусклый медицинский плафон. Посреди комнаты стоял широкий оцинкованный стол, на котором лежал белый сверток размером с человека.
Сам не зная почему, я ударил доктора в живот. Он влетел в стеклянный шкафчик, рассыпая трупные инструменты и выдавленные стекла. Я подскочил к доктору и несколько раз пнул его ногой.
– Хватит с него, – вдруг сказал охранник. – Убьешь, а он нам еще пригодится.
Дергающийся на полу доктор давился ругательствами, выдувающими на губах розовые пузыри. Скрюченной рукой он вытер со скулы кровавую липкость и посмотрел на охранника с вопрошающей ненавистью.
– Это друг босса, – вяло объяснил мой срыв охранник, – у него горе. Право имеет.
Доктор перевалился на колени и, опираясь на кулаки, попытался приподняться. В такой обезьяньей позе он восста новил равновесие, встал и шатко поплелся к умывальнику.
Я подошел к свертку на столе и распеленал в том месте, где угадывались очертания головы.
На меня взглянул мертвый Бахатов. Он очень отличался от себя спящего. Новый профиль Бахатова был лимонно-желтым, с оттопыренным, как у подстаканника, ухом. Я коснулся пальцами его лба и почувствовал холод внутри Бахатова. Этот холод показался мне единственно живым в Бахатове, потому что он, подобно электрическому току, проник в меня и подморозил мои внутренности. В одну секунду мы стали одинаково ледяными.
