История этих двух с неба, с которой я познакомился у инженер-майора, действовала успокаивающе. Нашли же эти два русских парня общий язык с поляками, вон какие дела делали. А мои спутники, молодые русские, украинские и словацкие ребята, должно быть, вовсе не испытывают никакой тревоги, сидят на скамейках, как на деревенской посиделке, друг против друга и кричат песни, как бы прикуривая их одну от другой.
Я стал даже дремать, но вдруг какая-то сила сорвала меня со скамейки, бросила на пол. Самолет дал резкий крен на крутом развороте. Потом меня перекатило в другую сторону. Я понял, он маневрирует, и, подобравшись к иллюминатору, увидел, как внизу вспыхивают красивые огоньки и, будто разноцветные елочные бусы, к машине тянутся огни трасс. "Зенитный заградительный огонь", — догадался я, когда весь этот фейерверк остался позади и внизу обозначились темные контуры гор, облитых лунным светом.
Вскоре самолет стал давать большие круги, и мы увидели, как в кабине, наклонившись друг к другу, что-то горячо обсуждают пилот, штурман и командир десанта. Догадался: мы вышли уже к месту выброса, а сигнала с земли не дают. Бывалые ребята тоже поняли это, поднялись, разминаются, проверяют ремни. Облаченные в зеленые комбинезоны, немножко, как водится, хлебнувшие для храбрости, в эти минуты они выглядят несколько торжественно, легко стоят под грузом своих удобных заплечных мешков. И вдруг один из них запевает столь дорогую мне с некоторых пор песню:
Дивлюсь я на небо, тай думку гадаю,
Чому я не сокил, чому не летаю…
Летят, летят соколы. Летят, покинув землю, в небе, над чужим, незнакомым краем. Им сейчас прыгать, а они вот, надо же, поют. Таковы уж украинцы в любой ситуации, А может, и поют, чтобы скрыть вполне естественное волнение, ведь как-никак приземляться придется на чужой земле, да еще в горах. А словаки наши как приникли к иллюминаторам, когда самолет был обстрелян зенитками, так и не отрывают глаз от земли, что кружится теперь под нами, изредка указывая друг другу на какие-то мерцающие внизу огоньки.
Когда в самолете зажигается зеленая лампочка и в открытый десантный люк с ревом врывается холодный сырой воздух, приходится преодолевать тот психический барьер, который известен, вероятно, и самым опытным парашютистам. Встаю посередине очереди. Тоже поправил ремни заплечного мешка и, театрально крутнув ус, зажмурившись, шагнул в грохочущую пропасть, хотя, честно говоря, душа уже ушла в пятки.
