— Больно аккуратно записались… Все на одном листке и мелким почерком…
— А это уже как могли, — отрезала Анютка.
— Вижу — как могли… Так в момент происшествия не записываются… Это не очередь за холодильниками. Сколько их у вас?
— Трое…
— Так, так, трое… И так они один за одним к вам подходили записываться?
Но Роман Романович и этот вопрос предвидел!
— Я их записала на общую бумажку дома, — ответила Анютка весело. — А записывались они так, если вас интересует: один визитную карточку дал, на ней адрес и фамилия другого, а третьего я карандашом записала на пудренице… Он мне и карандаш дал… Вот визитная карточка…
— А карандаш где?
— Я вам серьезно говорю! — оборвала Анютка и протянула визитную карточку. — Можете приложить к делу.
Надо было сказать «приобщить», но Анютка и без того напроизносила этих дурацких слов достаточно. Когда она с Сергеем разводилась, ей и говорить ничего не пришлось — все было написано, только подписала. А тут дело о жизни шло, и не захочешь — запомнишь.
Следователь карточку принял, повертел, прочитал вслух:
— «Роман Романович Крот». — Сказал: — Крот… Поглядим, что он выроет… А второй кто? И.В.Карпухин? И.В. Иван Васильевич, что ли?
— Не знаю, — ответила Анютка как отмахнулась, — мы с ним не знакомы.
Следователь посмотрел на Анютку пытливо: не врет? Но про себя решил, что врет. «Ловко сработано, кто же это ее надоумил?»
— Ну, а третий кто? — спросил следователь. Анютка прочитала с листочка:
— Яковлев Иван Ефимович…
— Я-ков-лев… Этого с пудреницы списала? Он вам и карандашик предоставил?
Анютка совсем освоилась:
— С пудреницы… И карандашик предоставил! Показать? Вот пудреница, а вот карандашик.
Но следователь от пудреницы отказался. Только спросил:
— Что же это вы раньше молчали, обвиняемая? Смотри какие свидетели! С визитными карточками!
— Зачем же людей беспокоить? Люди солидные, занятые… Следователь дернулся, как муху пришиб, и скороговоркой:
— Откуда вам известно, что они солидные и занятые? Вы их знаете?
Замахнулся, да промахнулся. Анютка вспыхнула:
— У нас все советские люди солидные и занятые!
И понял следователь, что ему придется по новому разу вести эту канитель. А так все было ясно! Что за люди! Недаром он не любил обвиняемых, которые шебуршили. Ему нравились обвиняемые серьезные, которые не тянут резину, знают свое положение и не качают прав. Потому что качай не качай, а выше закона не прыгнешь. У него, следователя, тоже работка не легкая, и обвиняемым хорошо бы это знать. Хорошо бы им знать, что и он человек и над ним начальство. А начальство не уважает, когда ему голову морочат. «Ну, ладно, — подумал следователь, — раз ты такая, так и я такой. Не хочешь восемь лет — получишь червонец». И как бы в последний раз сказал:
