– Ты сожалеешь, что у тебя не было выбора? – Он с привычной нежностью огладил ее груди, потом притронулся к впадине между бедер.
– Нет. Не скажу, что мне не понравилось бы, если бы ты брал меня, как другие мужчины. Наверняка понравилось бы. Но то, что делается в постели, не очень ведь важно, да? -• Она стала зябнуть, покрываясь гусиной кожей.
– Не важно? – Он вопросительно посмотрел на нее.
– Конечно. Подумай, сколько на это уходит времени. Даже со всеми твоими штучками – час-полто-ра Остальное время свободно. Ты зовешь меня дважды в неделю – значит, в месяц у нас набирается десять-двенадцать часов. В остальном я вольна делать все, что угодно. Я вожусь с лошадьми, или промеряю очередную арену, или чищу снаряжение, или занимаюсь еще чем-то важным – тем, из чего состоит моя жизнь. Что значит для меня какая-то дюжина часов, пусть даже очень приятных? – Она потянулась и с жаром поцеловала его.- Но все равно, я думаю, мне будет тебя не хватать.
Печальная, чуть ироничная улыбка его потонула во мраке.
– Ты, кажется, мерзнешь?
– Немного,- призналась она – Но мне хорошо. Развязав кушак, Сен-Жермен притянул Тиштри к
себе, окутав просторным халатом.
– Так лучше?
– Конечно,- сказала Тиштри, снисходительно усмехаясь.
Сен-Жермен повернулся к окну.
– Как там красиво! – выдохнул он невольно и смущенно умолк.
– Ночь тебе нравится больше, чем день,- рассеянно подтвердила она, устраиваясь поуютнее.
– Мы с ней едины.
Да, ночь ему нравилась, и так было всегда, сколько он себя помнил. Ночью ему не нужны были подбитые землей сапоги, разве только для перехода через текучую воду. Мрак таил в себе бездну дремлющих сил и дарил ощущение всеобъемлющего покоя.
– Ты в конце концов поймешь, что такое ночь. Тиштри прижалась к нему всем своим сильным
телом.
– До рассвета еще есть время. Поскольку это в последний раз, не лечь ли нам снова?
Ему всегда импонировала ее прямота, пусть даже чуть грубоватая. И когда она в своей привычно спокойной манере попросила его приостановить их отношения, он не почувствовал ни обиды, ни раздражения. Он просто не мог сердиться на Тиштри.
– Тебе этого хочется? – Сен-Жермен наклонился и чмокнул девушку в нос. Она пожала плечами.
– Мне это всегда нравилось. А напоследок даже кислица становится слаще. Зачем же отказываться от удовольствия? – Тиштри умолкла и заглянула в его загадочные глаза.- Почему ты не стал возражать? Почему согласился? Ты – мой господин, ты мог приказать, чтобы все оставалось по-прежнему.
