Гораздо важнее теперь было сосредоточиться.
«Мост Ватерлоо». «Мост Ватерлоо». Вчера Калибан три раза подряд просмотрел этот фильм. И еще выборочно несколько сцен с Вивьен Ли. Он проживал их, проигрывал одновременно с великой актрисой, вместо нее, за нее. Если бы время… Еще хотя бы полчаса…
Игорь что-то говорил.
— Прошу прощения, — холодно сказал Калибан. — Я не могу сейчас разговаривать. Мне нужно подумать.
Игорь обиделся и включил «Русское радио». Калибан поморщился:
— Можно сделать тише?
Игорь обиделся окончательно.
Калибан смотрел прямо перед собой. За оставшиеся сорок минут дороги он должен был воспитать в себе великую любовь. Причем к мужчине. Причем к шоумену, бывшему стриптизеру. Эти ее последние слова: «Я его люблю…» Но и они не в помощь: Ирочка Трошева просто не умеет так любить, как любила героиня Вивьен Ли.
А он, Калибан, умеет.
Научится.
Машина остановилась перед входом в аэропорт. Игорь, притихший и весь какой-то благостный, открыл перед Калибаном дверцу.
— Прошу прощения, — сказал, глядя снизу вверх. — Я же говорил, что успеем!
— Спасибо, — Калибан чуть наклонил голову. — Очень приятно было познакомиться.
И пошел к входным дверям — как королева на эшафот; люди оборачивались ему вслед, но не потому, что узнавали тусовщицу Трошеву: мимо них шла прекрасная женщина и с достоинством несла свою трагедию.
Калибану мерещились ограждения моста Ватерлоо.
Он нашел женский туалет, встал перед зеркалом и подправил, как мог, помаду и пудру. Выйдя, посмотрел на табло: регистрация на рейс коварного Максимова должна была начаться с минуты на минуту у стоек двадцать один — двадцать пять.
На секунду Калибану стало плохо: он представил, как упускает фигуранта. Как тот, зарегистрировавшись и пройдя таможню, идет себе в «Дьюти фри», а прекрасная женщина мечется, тщетно пытаясь высмотреть его среди толпы…
— Ира?!
Он обернулся.
Плотный лысоватый мужичок лет сорока с небольшим глядел на него, как тролль на оловянного солдатика. Мужичок хорошо знал Ирину Трошеву и не рассчитывал встретить ее здесь — но хуже всего было то, что и Калибан не имел ни малейшего понятия, кто таков этот чертик из табакерки.
— Ира, ты что, с дуба рухнула? Что ты тут делаешь?
Калибан молчал. В молчании была его сила. Молчание могло удержать от краха — хоть на время.
— Ты что, хочешь сделать ручкой? — в голосе мужичка была теперь издевка. — Помахать самолету «до свиданья»?
— Я должна поговорить с Ильей, — сказал Калибан, и льдом, вложенным в эти слова, можно было обеспечить зимнюю Олимпиаду где-нибудь в Африке. — И я поговорю с ним.
