Ночами случались сухие желтые мучительные высокие грозы.
Но вот одна из них разрешилась дождем, непродолжительным и несильным, а все-таки преобразившим наутро все. Даниил проснулся и увидел нежное пятно солнца в сизом воздухе над серо-зелеными валами тростников, влажный потемневший песок, светло-синюю, зеленоватую реку.
Позже из-под его рук вытянулся белый дым.
По реке плыла змея. С желтыми пятнами на голове. Уж. Он следил за ужом, пока тот не пристал к берегу и заструился в тростниках.
Меньшиков подумал об отличительной особенности этих мест, да и, пожалуй, всей вербной земли, - о ее плавности. В Сибири было высокое небо, дремуче-ясное, суровое. Небо вербной земли чаще бывало с поволокой. Оно казалось ниже и понятнее.
И это плавание вверх по реке уже не представлялось сумасбродством. Хотя, наверное, со стороны - да. Впрочем, и самого Меньшикова порой одолевали сомнения. Цель этого предприятия оставалась неясной. Он думал, что все это случайно. Так странно все складывалось. Какая-то комедия случайностей. Случайно все началось. И продолжается. Интересно, чем все закончится. Где он случайно окажется через полгода. Через год. Да через день, два. Через час.
Днем, четыре часа спустя, он был на реке. Выше ночной стоянки на несколько километров. Захотел чаю и пристал к берегу. Собирал хворост среди тростника и наткнулся на прозрачный чешуйчатый чехол змеи. Вскоре обнаружил еще обрывки старых змеиных шкурок. В пятках засвербило. Он был бос. Осторожно ступая среди шуршащих бледно-зеленых, синеватых тростников (упругие стебли, перья, зеленый запах и запах песка, запах полной, медленно движущейся на запад реки), вышел к лодке, наломал черных и выбеленных сучьев, осыпанных песчинками, подложил под них бересту, зажег спичку. Огонек попробовал корявый край бересты, перетек на нее; береста стала, чернея, закручиваться, сквозь сучки вверх потянулся пахучий дым, и вдруг сине-желтые и красные мечи пронзили все сооружение. Костерок щелкал, вился, приплясывал, норовил клюнуть в руку. Змей в перьях. Меньшиков повесил над ним котелок с водой. Воду он брал в ручьях, а не в реке. Ручьевая вода была чистой. Хотя немного песчинок все же оседало на дно.
Где-то прогудел самолет.
Потом послышался треск заводимого трактора.
Меньшиков двигался в этом речном каньоне, не видя деревень. Иногда слышал петухов, собачий брех. Даже голоса. Несколько раз видел рыбаков и куда-то идущих крестьян.
И все-таки его окутывала тишина. Он пребывал в одиночестве, словно в какой-нибудь сфере. Его обволакивало одиночество. И это ему нравилось.
