Я извлек из-под сиденья металлический ящик, открыл его и включил питание. Перед нами возникла человеческая фигура, уменьшенная раза в три–четыре.
– Обыкновенная голография, – пояснил я. – Это канцелярский тип. Иными словами – бюрократ. Зовут его Семен Никифорович.
Юлия стала с интересом рассматривать живого человека. Можно без труда определить – лысоватому мужчине лет сорок пять–пятьдесят, видны даже морщинки на лице.
Снизу ящика замерцал миниатюрный экран с густой сеткой пересекающихся линий, и я объяснил:
– Этот прибор отражает умственно-чувственную схему человека. Обратите внимание на зону устойчивого свечения.
Включил звук. На голографическом столе зазвонил телефон, и мужчина взял трубку. Мягким баритоном он стал поддакивать и что-то обещать – и столько искренности было в его голосе, что Юлия не выдержала:
– Какой же он бюрократ?..
– Это тактика. Пообещать и не сделать. Бдительность усыплена. А когда ему напомнят – дескать, ты обещал, – он найдет тысячу оправданий и пообещает опять.
Зазвонил другой телефон. Мужчина схватил трубку, расплылся в угодливой гримасе и стал медленно подниматься из-за стола, как змея из лукошка.
– Звонит начальник, – сказал я. – Сейчас Семен Никифорович опустится в кресло, и к нему войдет посетитель… Он вежливо выслушает жалобу, посочувствует и направит в другую инстанцию…
– Может быть, так надо?
– Нет. Семен Никифорович может решить сам.
– Тогда почему?..
– Семен Никифорович социально глух. Он слабо представляет себе задачи времени, хотя с удовольствием о них говорит. За инструкциями и параграфами не видит живого человека. Ему безразлична судьба других. Видит только себя, прислушивается только к своим потребностям. Перед начальством непременно вытягивается. И то из боязни потерять теплое местечко… По нашим представлениям, шкала должна светиться здесь. Но здесь она не светится – в человеке отсутствует соучастие, он ограничен собственническими инстинктами.
Я переключил аппарат, и сразу же возникла фигура другого мужчины – он, обхватив голову руками, сидит на обшарпанном диване и раскачивается.
Слышны его нечленораздельные выкрики и ругательства. Вот он опустил руки, пытаясь встать, но не получилось… Воспаленное лицо заросло щетиной, глаза отрешенно блестят.
– У Зиновия Поликарповича другая беда. Ему ничего не стоит поднять руку на женщину, ни за что ни про что оскорбить соседей, обругать незнакомых людей. Он социально глух и невежествен. Может годами не работать, и совесть в нем не заговорит. А ведь от природы он добр, отзывчив и мог быть полноценным гражданином страны. Что делать – Зиновий Поликарпович был плохо воспитан. Не сумели утвердить в нем внутреннюю стойкость, волю, вот он и скис, попав в алкогольную лужу…
