Дома я наблюдал за алкалоидными движениями в стене и просил историй. Я знал, что книги видят людей — тех, что рядом, — они скрежещут своими крошечными зубами, пытаются дребезжать, как оконные стекла, и им есть о чем рассказать. У меня там хранились Арабские тайны, чувственные, но не бесстыдные книги, татуированные чернилами боли, раскрывающиеся бутоны, мостовые из тихих предместий, заброшенные сады, жестяная тачка, раскалившаяся на солнце, козявки-букашки в зыбком сумеречном ветре, что дует по мелководью, река-разум, где речное дно как экран, на котором подрагивают картины, скрытые от посторонних глаз, и все это — в струящихся стенах моей Цитадели. Здесь я хранил безопасность, самое ценное из сокровищ. Глухие двери выдерживали любую бурю, и воздух был весь заляпан бесцельными пятнами музыки. Далекие банальные галактики стучали в дверь, но без толку. Я встал на колени, чтобы обозреть две тысячи миль архитектурных конструкций, и увидел аккумулированную плотность цивилизации, пищевую цепочку, соединявшую обрывки последующих поколений. Общество спокойно текло по вибрациям, и никто не оспаривал это течение, и оно не оспаривало никого. Что это был за мир для подрастающего мальчишки?
Кровь без боли, тайна
Оригинальность всегда раздражает, но так незаметно, что иногда людям нужно развиться, чтобы все-таки почесать, где зудит
Я прошел сквозь ворота, густо заросшие плющом. Страж пропустил меня внутрь. Считалось, что Квинас совсем рехнулся, и вел он себя соответственно. Сидел у себя в берлоге, как огромная лягушка-альбинос, и возился с какой-то невразумительной каббалистической решеткой, наподобие злобного паззла. Вокруг него тихо вращались непонятные многоцветные модули, стены замерли в трансе тошнотворных изломанных преломлений. У него были белые мертвые волосы, и когда он повернулся ко мне, я увидел, что глаза у него — словно жидкая ртуть, они были подернуты радужной пленкой, как бензин на воде.
— Ух ты, — сказал он, — здесь у меня столько народу бывает: люди приходят, потом уходят, и все происходит так быстро. Аликс… я много про тебя слышал. Темный шут, ядовитый клоун, что-то типа того, да? Забавно, что даже в нашем кругу нам нужны свои маленькие суперзвезды. Садись. Интересно, зачем тебя сюда прислали? Что, по их мнению, я должен тебе рассказать? Или, может быть, я — всего лишь живое предостережение, что может случиться с тобой, если что-то пойдет не так? Типа полоумного дядюшки, да? Последняя инициация.
