– Хуже некуда, святой отец.
– Так плохо? Что же ты? Доверься мне.
– Ну вы же не захотите принимать исповедь здесь, да еще ночью, а уж тем более после встречи со стариком Томми. Да вы уже и наслушались за день столько…
– Я всегда открыт для исповедующихся. Но сейчас не об исповеди речь. Просто расскажи, что мучает тебя, кроме всего того, что я знаю. Кстати, ты ведь не был на исповеди уже несколько недель?
Дэниел сидел в обычной для него во время трудного разговора позе: согнувшись, локти поставив на колени, сомкнув ладони. Он уставился на огонь и тихо произнес:
– Я связался с женщиной.
– Боже вездесущий! Нашел, чем удивить. Дэниел повернулся к священнику:
– Это не то, что вы подумали.
– А что еще я мог подумать?
– Есть же и хорошие женщины, святой отец.
– Дэниел, неужели ты собираешься учить жизни шестидесятичетырехлетнего старика священника? Ты, как и многие подобные тебе, забыл, что мы тоже люди, что некоторые из нас не всегда были священниками. Вот я, например, до двадцати пяти лет ни о чем таком и не думал.
– И как же вы решились на это, – Дэниел слегка улыбнулся, – зная уже так много?
– Потому что Он, – отец Рэмшоу закатил глаза, подняв их к потолку, – не оставил меня одного. Я уже совсем было собрался жениться в двадцать лет, но вот тут-то Он и вставил мне палки в колеса. Отец моей девчонки тогда обещал вытряхнуть из меня мозги, а ее братец – вырвать мне ноги, если я убегу. Но я убежал. И с тех пор мне приходится убегать от себя постоянно. Ну, в последние годы, может быть, не так часто. Еще не так давно я боялся исповедоваться перед епископом, исходя из того, что согрешить в мыслях – то же самое, что согрешить в действительности. Ну, да это – дела прошлые. Нам надо думать о сегодняшнем дне.
Дэниел откинулся на спинку стула. Давясь от смеха, он вымолвил:
– Святой отец, я не верю ни единому вашему слову.
– Вот незадача-то, никто ведь не верит. Думают, что я все время шучу, но ты же знаешь поговорку: „В каждой шутке есть доля истины". И во всех моих рассказах есть зерно правды. И то, что я тебе сейчас говорю, – сущая истина. Ну так что же, кто эта порядочная женщина, о которой ты беспокоишься? Я знаю ее?
Прошло несколько секунд. Затем Дэниел сказал:
– Это Мэгги.
– Только не Мэгги!
– Вот так вот, отец. Теперь вы понимаете, в чем дело.
– Это и должно было произойти.
– Что вы имеете в виду? – Дэниел развернулся на стуле, взглянул на священника.
– А вот что. Она жила здесь, в этом доме, все эти годы. Почему, ты думаешь, она здесь застряла? Плохо, когда мужчине приходится мириться с женщиной, но гораздо хуже, когда одна женщина вынуждена терпеть другую, да еще такую, как Уинифред. Сам Господь не требует такой преданности. И привязанность такого рода – это что-то вроде болезни. Между нами говоря, мать Аннетты из той же серии. Что касается ее отца, то у него религиозная мания. А ведь все должно быть в меру. И ты знаешь, Дэниел, у нас, католиков, много грехов. Видит Бог, очень много. И самый главный грех, я всегда был убежден в этом: считать, что мы – единственные, избранные Всемогущим. Если бы только выбросить эту уверенность из наших голов, у нас была бы безупречная религия. Хотя, попробуй я высказать такое мнение, меня сразу бы отлучили от церкви. Но, с другой стороны, нет более терпимой и снисходительной религии. Где еще вам позволят напиться в пятницу вечером после зарплаты, избить жену, явиться на исповедь в субботу, причаститься в воскресенье утром, а затем отправиться в клуб продолжать пьянствовать? Говорю тебе, мы самые терпимые божьи твари, и мы не ударяемся в крайности.
