– Нет, почему же. Мне кажется, так хорошо сидеть в любое время года.
Билл шел рядом с Дэниелом к открытым железным воротам. Фонари, установленные на двух каменных колоннах, освещали всю округу неровным, но сильным светом. После долгого молчания Билл чуть слышно произнес:
– Мне нужно будет днем ехать на Дэйл-стрит, сэр.
Секунду Дэниел был неподвижен, затем медленно повернул голову, посмотрел на Билла и тихо спросил:
– И часто ты ездишь на Дэйл-стрит?
– Пока два раза всего пришлось. Но я тогда не понимал зачем.
– Когда это было? Когда были эти два раза?
– На прошлой неделе оба.
– Это что-то новое? То есть тебе когда-нибудь поручали подобное?
– Нет, это впервые, сэр. Притом я ведь был под подозрением.
Дэниел посмотрел вдаль, на поля, высвечиваемые фонарем, и подумал: „Когда же она оставит эту затею? И что должен чувствовать этот парень, вынужденный подчиняться капризам хозяйки и одновременно оставаться верным хозяину?" Хриплым голосом он проговорил:
– Спасибо, Билл.
– Можете рассчитывать на меня, сэр. Дэниел собрался было уже повернуть обратно к дому, но услышал характерный шум подъезжающей машины. Он узнал эту машину по звуку и пошел ей навстречу. Когда она, скрежеща и лязгая, рывком остановилась около ворот, он наклонился к окошку и спросил:
– Святой отец, почему вы не дома в столь поздний час?
– Дела, как обычно. А у вас гости? – Священник показал на огни.
– Да, были, но уже все ушли. Не зайдете ли в дом выпить по рюмочке?
– Раз уж ты предлагаешь, то, пожалуй, зайду. Но минутой раньше все, что мне нужно было, – это добраться до моей постели. Ну, запрыгивай в машину.
Дэниел развернулся и крикнул Биллу:
– Не жди нас, Билл. Я выключу фонари сам. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, сэр, – отозвался слуга.
И Дэниел сел в машину.
– Где же вы были так поздно? – обратился он к священнику.
– Да у Томми Килбрайда.
– Неужели опять? Он же ипохондрик, этот Томми.
– Да, было такое, но не на этот раз. Он не знает этого сам, но здоровья, чтобы прыгать и скакать, у него хватит еще на пару жизней. И, можешь мне поверить, он будет удивлен больше всех на свете, когда обнаружит вдруг, что он мертв. Готов спорить, он скажет: „Смотрите, это все ошибка, это я сам придумал. Все мне об этом твердили столько лет. Так оно и есть. Дайте же мне вернуться!" И знаешь что? Жизнь, она забавляется, придумывая людям всякие подвохи. Вот и Томми вообразил себе, что у него есть все болезни, существующие под солнцем, кроме той одной, которая действительно незаметно подкрадывается к нему. Мне его жаль, по правде жаль. Но он сам ведет себя к этому. Я имею в виду – к удивлению, которое ему придется испытать.
