Вот и со мной было то же самое. С того момента, как сестра направила свои стопы в сторону Божественного Провидения, я стал в некотором роде местной звездой. Соседи, которые раньше не удостаивали меня ответа на вопрос, который час, теперь останавливались, чтобы пожать мне руку и принести свои соболезнования. Стиляги-старшеклассники, наряженные во все черное, говорили: «Дай пять!», прежде чем сесть в такси и умчаться на дискотеку в Тель-Авив. А потом опускали стекло машины и орали мне вслед, как они скорбят по моей сестре. Если бы раввины умыкнули кого-нибудь уродливого, это бы еще полбеды, но заграбастать девушку с такой внешностью, как у нее, — совершенно непростительно!
Тем временем моя оплакиваемая сестра училась в Иерусалиме в какой-то женской семинарии. Она навещала нас почти каждую неделю и, похоже, была счастлива. А если ей не удавалось выбраться к нам, то мы сами ехали к ней в гости. Мне тогда было пятнадцать лет, и я жутко по ней скучал. Когда сестра служила в армии — еще до того, как ударилась в религию, — она была артиллерийским инструктором на юге, и мы тоже виделись нечасто, но почему-то тогда я скучал по ней не так сильно.
Всякий раз, когда мы встречались, я пристально всматривался в нее, пытаясь разглядеть, что в ней стало другим. Подменили ли они ее взгляд, улыбку? Мы разговаривали так же, как и всегда. Она по-прежнему рассказывала смешные истории, которые сочиняла специально для меня, и помогала мне с домашним заданием по математике. Но мой двоюродный брат Гиль, который состоял в молодежной секции Движения Против Религиозного Насилия и лучше меня разбирался во всем, что связано с раввинами, объяснил мне, что это только вопрос времени. Они еще не закончили промывать ей мозги, но как только закончат, она начнет говорить на идише, и ей обреют голову, и выдадут за какого-нибудь потного, обрюзгшего, мерзкого типа, который запретит ей со мной встречаться. Возможно, в запасе есть еще год или два, но мне все равно нужно готовиться к худшему — потому что, выйдя замуж, дышать она, может, и не перестанет, но для нас — все равно, что умрет.
Девятнадцать лет назад в маленьком зале бракосочетаний в Бней-Браке моя старшая сестра умерла, и теперь она живет в самом ортодоксальном районе Иерусалима. Ее муж — студент йешивы, как и обещал Гиль. Он не потный, не обрюзгший и не мерзкий, и такое впечатление, что он искренне радуется, когда я или мой брат заезжаем к ним в гости. Гиль также предупреждал меня тогда, двадцать лет назад, что у сестры будет куча детей, и мне захочется плакать, когда я услышу, как они говорят на идише, как будто живут в каком-нибудь богом забытом местечке в Восточной Европе. В этом вопросе он тоже был прав лишь отчасти, потому что у сестры действительно куча детей — один симпатичнее другого, но когда они говорят на идише, мне хочется только улыбаться.
