— Слушаюсь, ваше благородие!
— Тише ты, черт!
— Есть, тише! — еще громче заорал сторож. Дюммель махнул рукой и вошел в дом. В столовой, возле прикрытого салфеткой ужина белела какая-то бумажка. Дюммель засветил свечу в бронзовом подсвечнике.
Предприятие «Караванный путь Хива — Уральск «Общества Рязанско-Уральской железной дороги» предлагало свои услуги по перевозке грузов для строящихся хлопкозаводов.
— Опоздали, голубчики! — герр Дюммель скомкал записку, швырнул в темный угол комнаты. — Сами дорогу построим. Да еще вас, глядишь, по ветру пустим.
Он снял салфетку и, придвинув стул, принялся за ужин. Холодная курица застревала в глотке. «Могли бы догадаться, черти! — подумал немец. — До каких пор все надо подсказывать?» Сам того не замечая, он даже в мыслях старался подражать шефу.
Бутылка смирновской отыскалась в буфете на кухне. Дюммель налил полный стакан, выпил и закусил огурцом. Проклятый фаэтонщик не шел из головы, вертел, окаянный, смугло-чумазым кукишем, скалил зубы.
«Встречу на улице, все бока обломаю, — мрачно решил немец. — Попадись только!».
После второго стакана мягко закружилась голова, все вокруг стало простым и доступным, лишь где-то на задворках сознания маячил Симмонс — строгий, в щегольском сером костюме.
— Подумаешь, вундеркинд! — громко сказал repp Дюммель, и голос его задрожал от обиды. — За людей никого не считает. Я кто ему — ломовая лошадь? Зигфрид то, Зигфрид другое! А сам пальцем о палец не стукнет!
Он плеснул в стакан оставшуюся водку и, зажмурясь, опрокинул в рот. И тут его осенило: «Какой же он, Дюммель, дурак! Какой идиот! Да Симмонс просто-напросто ревнует его к своей супруге! Конечно, ревнует! Разве он ей… Разве она ему пара? Конечно, нет! Вот он, Дюммель, — совсем другое дело! Мужчина солидный, в теле. А что Симмонс? Стрекотун-кузнечик! Таких женщины не любят. И что она — такая красивая — в нем нашла?
Стоп-стоп-стоп!.. А почему она? Почему не он? Ну, конечно же! Это он воспользовался ее слабостью и… Ах, негодяй! Ах, пройдоха!..»
Кровь строптивых ливонских предков ударила Дюммелю в голову.
«Может быть, она и сейчас там, за дверью. Томится в одиночестве, тоскует, душой рвется к нему, Зигфриду Дюммелю!»
Дюммель вскочил, опрокинув стул. Дюммель спешил на зов дамы сердца.
— Я иду, Эльсинора! — хрипло прозвучало в ночной тишине. Зигфрид Дюммель ринулся к заветной двери…
Часа два спустя герр Дюммель с удивлением обнаружил, что лежит на полу в конце коридора, возле распахнутой настежь двери в покои Симмонса.
