— Ты бы меня сразу увидела, если б не осталась плясать со своим Деннисом, — проговорил он запинаясь. При одном звуке этого ненавистного имени у него судорожно сжималось горло.
— Господи, Итан, ну откуда же мне было знать, что ты ждешь?
— Наверно, правду люди говорят, — буркнул он вместо ответа.
Она остановилась и подняла к нему лицо — он почувствовал это скорее, чем увидел.
— Что такое? Что еще люди говорят?
— Смотришь, как бы бросить нас поскорей, — продолжал свою мысль Итан, с трудом выдавливая слова.
— Ах вон что люди говорят! — со смехом передразнила его она и тут же упавшим голосом спросила: — Может быть, это Зена… не хочет, чтобы я у вас жила?
Он больше не держал ее под руку; они стояли друг против друга, и каждый силился разглядеть в темноте лицо собеседника.
— Я знаю, я все не так делаю, как надо бы, — торопливо продолжала она, покуда он тщетно бился в поисках нужного слова. — Я копуша, косолапая, любая работница в сто раз лучше со всем управится, да и силы у меня маловато. Ну так пускай бы она сказала, если что не по ней! А то молчит по целым дням, будто язык проглотила — знаешь ведь, какая она. Я и сама часто вижу, что я ей не угодила, а чем — ума не приложу. — Вспылив, она вдруг напустилась на него: — Она молчит, так хоть бы ты мне говорил! Или тоже глядишь, как бы от меня избавиться?
Избавиться! Этот гневный выкрик был для него как бальзам на свежую рану. Ледяные небеса над ним растаяли и пролились животворным дождем. Итан взял Мэтти под руку и стал опять подыскивать всемогущее, всевыражающее слово — и опять не смог найти ничего, кроме глухого «ну, пошли»…
Они молча повернули в ту сторону, где в ночи смутно маячила фромовская лесопилка, и в полной тьме миновали проселок, окаймленный зарослями гемлока. На открытом месте было посветлее; вокруг расстилались поля, пустынные и серые под звездным небом. Тропинка то ныряла в овражек, то врезалась в сквозистую тень деревьев, сбросивших листву. Среди полей там и сям мелькали в отдалении фермерские дома, немые и холодные, как могильные камни. Ночь стояла такая тихая, что слышно было, как снег поскрипывает под ногами. Треск сучка, обломившегося под тяжестью снега далеко в лесу, разносился окрест, словно ружейный выстрел, один раз они услышали лай лисицы, и Мэтти, вздрогнув, теснее прижалась к своему провожатому и ускорила шаг.
Мало-помалу впереди стала вырисовываться купа лиственниц у ворот фромовской фермы, и, чувствуя, что путь подходит к концу, Итан снова обрел дар речи.
